Кстати, сама Магдалена до недавнего времени находилась под домашним арестом, ей было запрещено выходить за пределы поместья. За что? А за то, что отправила несколько цепных псов из службы безопасности мужа (без ведома Дворкина, кстати) «разобраться» с моими родителями. Мамик с папиком нашли в лесу последнюю жертву Гизмо, спасенную Павлом. И принесли девушку к нам домой. А кто-то из соседей увидел их и немедленно доложил «барыне». И Магдалена, к которой накануне с черной исповедью прибежал почуявший проблемы сынок, решила спасать дымящуюся тыльную часть мальчонки. Дамочке даже в голову не пришло сдать своего психа если не в полицию, то хотя бы в дурку. Нет, она купила Гизмо билет на самолет, чтобы отправить малыша в Европу, а заодно – подчистить следы. Добить выжившую девку, чтобы молчала. И тех идиотов, что приволокли ее из леса. В общем, наш новый дом едва не сожгли вместе с находящимися внутри мамой Ларисой, папой Колей и спасенной девушкой. И если бы не помощь Мартина, подоспевшего вовремя… Даже думать не хочу! Да и некогда мне думать – пора гостей принимать. Вернее, гостью. Монику Климко. Ту девушку, которую нашла в лесу я. Если честно, не ожидала ее увидеть. И не потому, что бедняжка была изуродована и истощена до такой степени, что ее с ходу поместили в реанимацию. С того момента прошло уже десять дней, так что физически Моника, наверное, вполне могла уже самостоятельно передвигаться по клинике. Проблема была в другом. Моника провела в плену у Гизмо и его уродского помощничка (уродского во всех отношениях – Афанасий был редким уродом внешне и умственно отсталым к тому же) почти год… Год в подземелье, год пыток, год насилия, год жутких издевательств. Сохранить в таких условиях здравый рассудок практически невозможно. Сознание, спасая хозяйку от гнусной реальности, благополучно ушло в анабиоз. И когда я нашла Монику, разума в ее глазах не было… Поэтому с первых же дней помещения в эту клинику, насколько мне известно, параллельно с лечащим врачом Монику наблюдал профессор психиатрии, привезенный отцом Моники, банкиром Игорем Дмитриевичем Климко. Но я не думала, что профессор сможет так быстро добиться положительной динамики! Во всяком случае, в глазах осунувшейся, остриженной почти наголо, бледной до синевы девушки теперь прятался в глубине зрачка живой и любопытный солнечный зайчик. Моника тенью – и это не метафора! – проскользнула в мою палату и, выглянув наружу, тщательно прикрыла за собой дверь. Прижалась к ней спиной и смущенно улыбнулась: – Здрасьте. К вам можно? – Здрасьте-здрасьте. – Я спустила ноги с кровати и села. – У меня встречный вопрос – а тебе можно? – В смысле? – Тоненькие аккуратные ниточки бровей удивленно прыгнули вверх. – В прямом. Ходить тебе вообще можно? Судя по твоему виду, тебя на специальном кресле возить должны, и желательно в безветренную погоду, если на улицу соберетесь. – Почему в безветренную? – Чтобы не выдуло случайно из кресла. – Скажете тоже! – хихикнула Моника. – Я нормально себя чувствую. Уже почти не больно… И не страшно… На мгновение лицо девушки исказила гримаса боли. Не физической – душевной. Она подошла поближе и, судорожно вздохнув, плюхнулась рядом со мной на кровать и обняла, прижавшись к плечу носом. – Спасибо вам, – еле слышно пробубнила она. – Если бы не вы… Мне мама рассказала, что вы искали меня… Искали и нашли… – Во-первых, давай-ка на «ты», – сурово шмыгнула я носом. – Я не намного старше тебя… – Давай! – А во-вторых, найти тебя мне помогли. Вернее, помог. – Кто? – выдохнула Моника, подняв на меня огромные глазищи. – А что тебе вообще известно о случившемся за последние дни? – Ну, папа мне сказал, что его… что этого… – Губы девушки затряслись, и я пришла на помощь: – Да, этого урода поймали. Он в тюрьме и оттуда вряд ли выйдет, не бойся. – И папа так говорит, – тяжело вздохнула Моника. – И мама. – А что еще они тебе рассказали? – Про вас… ой, про тебя! Как ты меня два раза спасла! И если бы не ты… Она опять засопела мне в плечо. – Это все? Больше ты ничего не знаешь?
– Больше ничего. Ираклий Георгиевич сказал, что этого пока достаточно. – Это кто? – Мой врач. Психиатр. – Моника заметила мое смущение и улыбнулась. – Да ладно! Все в порядке! Ираклий Георгиевич – он хороший. Он меня вытащил из… Вернул, в общем. – Ну и замечательно! Рада за тебя! – Варь, – девушка просительно заглянула мне в глаза, – а ты так и не сказала мне, кто тебе помог меня найти? И родители что-то скрывают, я же вижу! – Со временем, думаю, ты все узнаешь. Когда этот твой Ираклий Георгиевич разрешит. Сейчас, наверное, еще рановато. – Наверное, – прошептала Моника, горестно ссутулившись рядом со мной. – Потому что я еще не выздоровела. И немножечко еще сумасшедшая… – Почему ты так решила? – Потому… – Девушка отвернулась, помолчала пару мгновений, затем еле слышно произнесла: – Потому что я его слышу. Постоянно. Как только вернулась. Если честно, я и вернулась только потому, что он меня позвал. – Кто – он? – Арлекино.

Глава 3

Понятно. Кстати, Павел мне еще там, в пещере, упоминал, что чувствует Монику, знает, что она жива. Видимо, отыскав девушку в подземелье, он настроился на нее и больше не прерывал связь, боясь снова потерять. Вернее, не уберечь от беды. Ведь знай Павел, что на самом деле случилось с его любимой, у нее не было бы целого года издевательств и страха… Да, именно любимой. Моника и Арлекино познакомились в Интернете, в одной из социальных сетей. Единственное окно в мир для прячущегося от людей «монстра». Там не обязательно вывешивать свое фото, можно ограничиться любой картинкой. Павел и ограничился изображением веселого Арлекино. Молодые люди познакомились, начали общаться, и постепенно ни к чему не обязывающее знакомство переросло в нечто большее… Настолько большее, что Моника наотрез отказалась знакомиться с выбранным родителями «подходящим» парнем. Наследником «мыльного короля» Сигизмундом Кульчицким. Банкир и его жена решили действовать хитростью и пригласили семейство Кульчицких на ужин. Где Моника и Сигизмунд все же познакомились. Но расчет на внешность красавчика Гизмо не оправдался. Наверное, не будь в жизни Моники Арлекино, она и повелась бы на смазливую мордашку, подкачанное в тренажерке тело и парочку приемов пик-апа. Молодая ведь совсем девчонка, неопытная, двадцать лет всего. Но Арлекино был. Тот, кого Моника ни разу в жизни не видела. И даже голоса его не слышала – общения по скайпу Павел, разумеется, избегал. Они просто переписывались. Казалось бы, что тут такого? Разве может переписка заменить живое общение, а виртуальный персонаж – реального красавчика, по которому сохнут гламурессы всех возрастов? Но Моника наотрез отказывалась продолжать знакомство, отклоняла все приглашения Гизмо в клуб, на концерт, в ресторан, за город и т. д. и т. п. Кульчицкие стали выражать недовольство – впервые их капризный сынок одобрил выбор родителей и готов был жениться на выбранной ими девушке, так теперь девушка решила повыкобениваться! Мысли, что их красавчик Гизмо может кому-то не нравиться, супруги Кульчицкие даже не допускали. И Элеонора, мать Моники, решила разобраться в причинах ненормального, по ее мнению, поведения дочери. Ведь Моника ни с кем не встречалась, кавалеров на момент знакомства с Сигизмундом у нее не было, так какого черта?! Попытку поговорить «по душам» Моника отвергла – особой близости на тот момент у матери с дочерью не было. Тогда Элеонора, не находя в этом ничего предосудительного, залезла в дневник дочери. И нашла там ответ на свой вопрос. И не знала, смеяться или плакать. Арлекино! Виртуальный персонаж! Причем неизвестно, кто на самом деле скрывается за этим ником! Там может быть и старик, и девица, и тетка, и, не дай бог, извращенец какой! В общем, Монику, как морковку, выдернули из интернет-пространства. Забрали ноутбук, планшет, заменили айфон на самый обычный дешевый мобильник, по которому можно только звонить да эсэмэски отправлять. К девушке приставили охранника, якобы для ее безопасности. А на самом деле для того, чтобы Моника не заходила в интернет-кафе. В общем, Арлекино решил, что девушка просто бросила его, увлекшись красавчиком Гизмо.
Тогда Павел еще не знал, чем развлекается воспитанник его мамы Марфы. И считал Сигизмунда всего лишь избалованным, наглым, бездушным мажором. Перед которым не могли устоять и девушки поопытнее дурочки Моники… И об исчезновении Моники Климко и ее подруги Аси Павел не узнал… Пока ко мне на прием, спустя почти год после трагедии, не пришла мать Моники, Элеонора. Измученная, постаревшая женщина, осознавшая все свои ошибки и замкнувшаяся в коконе горя. Если вы думаете, что работа психолога – всего лишь выслушивать треп удобно устроившегося на диване или в кресле пациента, вы заблуждаетесь. Да, хватает и таких, которые ходят к психологу, потому что это модно. И я, если честно, рада, что этих большинство. Потому что когда появляется вот такой сгусток душевной боли, как Элеонора Климко, это тяжело. И не только психологически, но даже физически. После первых наших сеансов я чувствовала себя выжатой, как тряпка в руках школьной уборщицы, могучей тети Клавы, – досуха. Но постепенно дело пошло, и Элеонора начала оттаивать. И открываться. Тогда-то я и узнала историю Моники. И решила отыскать загадочного Арлекино. Если честно, тогда я думала, что именно он причастен к исчезновению Моники. Мыслила теми же штампами, что и Элеонора: с тем, кто прячется за клоунской картинкой, категорически отказываясь от живого общения, явно что-то не так. Псих, точно псих. И это псих вполне мог обидеться на резко прерванные отношения. И выследить Монику. И… Все остальное. В общем, я решила найти Арлекино. Хотя инстинкт самосохранения истерил по полной программе, наматывая круги над моим разумом и громко барабаня в большую кастрюлю. Потому что ничего другого под рукой у него, у инстинкта, не было. Мой заботливый инстинкт не только грохотал, он и орал, и дудел, разве что по башке не мог мне настучать. А жаль… Хотя нет, не жаль. Да, я вляпалась, да, едва не погибла сама и подвергала риску родителей, но… Благодаря моей неугомонности Павел спас Монику и Карину, последнюю жертву Гизмо. А вот Асю – не успел… В общем, я отыскала в социальных сетях того самого Арлекино. И от меня Павел узнал, что его девушка пропала. И где именно это произошло. А пропали Моника и Ася с пляжа небольшого чистого озера, расположенного неподалеку от имения Кульчицких… Только тогда Павел сопоставил случаи исчезновения окрестных девушек и Моники с Асей. И понял, кто может стоять за всем этим… Он пришел к той, кого считал своей матерью и всего лишь нянькой-кормилицей Сигизмунда. Марфа, которая давно догадывалась о «шалостях» сына, не выдержала и расплакалась. И все рассказала Павлу. А потом взяла с него слово не причинять вреда Сигизмунду… Вы можете себе представить, КАК сложно было Павлу сдержать слово, когда он нашел место, где Гизмо прятал свои жертвы?! И увидел истерзанных девушек… Я лично – не могу. Потому что видела – Павел действительно любит Монику. Безнадежной, но от этого не менее сильной любовью… Он смирился с тем, что девушка бросила его – разве смогла бы она даже взглянуть на чешуйчатого монстра без крика ужаса? Но осознать, что на протяжении года здесь, всего в нескольких километрах от его собственного убежища, над Моникой глумились Гизмо и его урод-помощник?! А он, Павел, даже не почувствовал этого?! Не услышал боль и ужас любимой… Я не знаю, почему Павел действительно не «услышал» Монику. Скорее всего, именно потому, что не ожидал услышать. Не настраивался. Не искал. Но зато когда нашел – больше не терял. И вот теперь бедная девушка думает, что по-прежнему не в себе…

Глава 4

– Варя! Варь, ну ты что? Голос Моники донесся словно издалека. Я вздрогнула и рефлекторно вякнула: – А? Где?! Как дед Пахом спросонья. Для полноты образа надо было бы еще сморкнуться через левую ноздрю и покряхтеть, но – чего не умею, того не умею. Сопли по земле разбрасывать с энтузиазмом сеятеля не умею. И плющит меня конкретно, когда вижу виртуозов этого дела. Есть же носовые платки… – Варя! Чегой-то меня опять не в ту степь понесло. Или отводит кто-то от важного разговора? «Павел, прекрати!» «Не говори ей, не надо!» «Сам виноват!» «Я… я не знал, что она меня слышит!»
«Он не знал, а мне выкручивайся!» «Варя, ну пожалуйста!» «И что, пусть Моника по-прежнему считает себя сумасшедшей?!» «Нет!» «Тогда оставь ее!» «Не могу…» «Ну и все, и не мешай тогда!» «Варя!» «Отстань, кому сказала!» – Варя? Вероятно, во время ментального диалога с Павлом лицо мое вовсе не являло образец одухотворенности и избытком интеллекта тоже не радовало. Во всяком случае, Моника смотрела на меня с испугом и сомнением. Сомнением в моих умственных способностях. Интересно, а слюни я изо рта пустила? Рука, опережая команды разума, тут же метнулась к губам и подбородку. Уффф, все в порядке, сухо. Я постаралась в темпе перевести взгляд в режим «взор». Ну, мудрый такой, глубокий, вдумчивый взор. Старой вороны на заборе. Тьфу ты, что за напасть! Павел, прибью! Шутник, елки-палки! Ну все, ты дошутился! – Варь, с тобой все в порядке? – озадаченно поинтересовалась Моника. – Я, наверное, пойду. Девушка поднялась и хотела было направиться к выходу, но я перехватила ее ладошку: – Постой! Моника, запомни, пожалуйста, главное: ты – не сумасшедшая. – Но голос… – жалобно произнесла девушка. – Я слышу голос в моей голове! И точно знаю, что это голос Арлекино! А ведь мы с ним не разговаривали, только переписывались! А голоса слышат только психи! – Ну, в таком случае я тоже псих. – Что… что ты имеешь в виду? – Ты ведь заметила сейчас… м-м-м… некоторые странности в моем поведении? – усмехнулась я. – Ну-у-у… – Моника скорчила забавную гримаску и отвела взгляд. – Было-было, я знаю. Так вот, это я с Павлом цапалась. – С кем? – С Арлекино. – Что-о-о?! – Моника сначала отшатнулась, а затем вцепилась в мои плечи с силой, которую трудно было ожидать от тени. – Ты зачем сейчас так сказала? Ты меня успокоить решила, да?! Пошутить?!! «Ну что, довольна?» – Отвяжись! Мой рявк, как ни странно, угомонил девушку, а может, просто силы кончились. Моника отпустила меня и, всхлипывая, присела на край кровати: – Чего сразу – «отвяжись»? Сама издевается, и сама потом кричит! – «Отвяжись» адресовалось не тебе, а одному въедливому типу. – Ты опять? – Снова. Ладно, Моника, – я обняла ссутулившуюся девушку и прижала к себе, – пусть меня потом твой профессор закопает, но я расскажу тебе правду. – К-какую? – Боже мой, сколько надежды вдруг всплеснулось в этих глазах! – В общем, тебя спас Арлекино. – Но… как это? Ты же меня нашла, мне так родители сказали! – Я нашла тебя в лесу, там, куда принес тебя Павел. В смысле – Арлекино. Он же навел меня на это место. Мысленно навел, понимаешь? – Но… разве так бывает? И откуда он узнал, где я? И почему не искал так долго? И… где он был, где, когда там… когда меня… Где-е-е-е?!! Шепот перешел в крик, Монику затрясло, она начала задыхаться, глаза закатились, лицо, и без того не радовавшее румянцем, выцвело до голубизны. Убежать в поисках врача я не могла – надо было удерживать на месте бьющуюся в странном припадке девушку. – Павел, сделай же что-нибудь!!! «Уже. Ну что, довольна?» – Заткнись! Сам виноват! Нечего было лезть! Ответа я не услышала. А может, его и не было вовсе, не знаю. Меня отвлекли. Ворвавшийся в мою палату эскадрон врачей, медсестер, какого-то дородного дядьки кавказской внешности и арьергарда в лице Элеоноры. Весьма побледневшем лице, надо отметить. – Что? Что с ней?! – сдавленно выкрикнула женщина, пытаясь прорваться к окруженной медперсоналом дочери. Но ее оттерли так же бесцеремонно, как и меня. Врач отрывисто отдавал какие-то распоряжения, буквально через пару мгновений появилась каталка, Монике сделали какой-то укол, начали укладывать на каталку. – Варя, – от страдания в переполненных слезами глазах Элеоноры мне стало совсем тошно, – что у вас тут произошло? – Вы ей ничего лишнего не сказали? – От проникающего, казалось, в самую глубину души взгляда темно-карих глаз спрятаться было невозможно. – Варя, это Ираклий Георгиевич, он… – Я знаю, кто он, Элеонора. – Как ни странно, вялая попытка женщины проявить вежливость помогла мне собраться. И с мыслями, и с чувствами, и с эмоциями. – Мне Моника рассказывала.
– Так о чем вы тут беседовали? – продолжал просвечивать меня взглядом профессор психиатрии. Ну, я хоть и не профессор и даже не психиатр, но все же психолог. К тому же сумевший сконцентрироваться психолог. Ничего никому не скажу! «Струсила?» «Не твое дело! Все из-за тебя, между прочим!» – Ни о чем таком мы не беседовали. Если честно, я вообще не ожидала увидеть Монику! Я думала, что она пока не в состоянии самостоятельно гулять по клинике! Ну а что? Лучший способ защиты – нападение! Сами не усмотрели, вот! – Ей действительно нельзя, – всхлипнула Элеонора. – Рано еще. Но и удержать на месте с того момента, как дочка пришла в себя, ее очень сложно. Не привязывать же ее к кровати! А Монечка так рвалась познакомиться с тобой! – Познакомилась… – проворчал профессор. – Да, познакомились! – упрямо задрала подбородок я. – И все было нормально! Приступ начался ни с того ни с сего! Я сама испугалась! – Да-да, конечно, – невпопад произнесла Элеонора, устремляясь вслед за каталкой, на которой увозили из моей палаты Монику. – Извини. Она еще и извиняется…

Глава 5

Светило психиатрии еще пару мгновений пыталось просветить меня взглядом, но – «броня крепка и танки наши быстры»! Да, и броня, и танки! Мысленный блок я давно уже научилась ставить. А мой белоснежный «пыжище» вполне может сойти за танк – внедорожник все-таки. Впрочем, французы бы за такое сравнение обиделись. Наверное. В общем, не удалось Ираклию Георгиевичу просверлить меня насквозь. Темно-карее сверло обломилось о светло-серую безмятежность. – Выздоравливайте, – буркнул профессор, выходя. – И постарайтесь пока ограничить контакты с Моникой, пожалуйста. – Мне что, выгнать ее в следующий раз? – ехидно уточнила я. – Нет, конечно, просто… – Ничего простого я в ситуации не нахожу! – вот так, надменно вздернуть нос и губы поджать куриной гузкой. Правда, образу профессионального психолога несколько подгадила синюшно-желтоватая опухшая физиономия, но сошло и так. Ираклий свет Георгиевич изволили отбыть без дальнейших рекомендаций. И даже дверь за собой закрыл тихо, аккуратно. Надутый независимостью и стойкостью шарик – в миру Варвара Ярцева – смог наконец-то облегченно выдохнуть. И мгновенно превратиться в невразумительную тряпочку, опустившуюся на кровать. Сердце у тряпочки колотилось как бешеное, руки тряслись, в душе старательно гадили и закапывали потом «сокровища» кошки. Причем старательно так закапывали, скребли с дурным энтузиазмом, выпустив наружу когти… Что ж я наделала-то, а? Неужели Моника опять… ну… не в себе? А вдруг теперь – необратимо?!! Но я и подумать не могла, что так получится! Ведь ничего толком и рассказать не успела! А надо было думать, голубушка! Забыла, ЧТО пришлось перенести девчонке за проведенный в плену у маньяка год? Ты же сама удивилась такой быстрой психологической реабилитации! Понятно же, что разум Моники вряд ли успел закрепиться на прежних позициях, что он балансирует на грани безумия, а ты… А я хотела всего лишь помочь! Потому что кое-кто лично убеждал свою девушку в ее сумасшествии! Бубнил и бубнил у нее в голове! Ну да, мне очень хотелось сейчас поцапаться с Павлом! Излюбленный женский – и не только – метод, между прочим! Перекладывать с больной головы на здоровую. Но Арлекино молчал. И вряд ли потому, что обиделся. Скорее всего, он был сейчас там, с Моникой. Помогал ей снова вернуться… Все, Варька, принимайся за интенсивные тренировки! Лицевые мышцы тренируй! Как зачем? Чтобы зубы покрепче сжимать, удерживая на месте слишком длинный язык! Павел и Моника сами разберутся! Я уже почти целиком скрылась под горкой пепла раскаяния, когда дверь палаты с шумом распахнулась и пепел буквально смело сквозняком. Сквозняк звали (и зовут) Олегом. Братишка в гости пожаловал. Только какой-то воинственный он сегодня, нет – злющий! Судя по выражению лица, Олежке сейчас больше всего хочется хорошенько отрихтовать кому-нибудь физиономию. Надеюсь, не мне, мне уже отрихтовали. – Привет! – свирепо рявкнул милый братец, пиная в копчик медитировавший у него на пути стул. Грубо вырванный из дзена стул немедленно отбыл в астрал, завалившись набок и задрав кверху копытца. А Олежка подлетел к небольшому холодильнику, испуганно жавшемуся в углу палаты, и, бормоча что-то явно нелитературное, начал метать из сумки на полки харч. Баночки, пластиковые контейнеры, пакетики, пакеты, соки… Понятно. Мамусик «передачку» собрала для хворой дочушки.

1|2