– Ваше гостеприимство, Гуго, не знает границ. Но пора и отдохнуть. Завтра нас ждет отличный день! – Надеюсь на это, ваша светлость. Маркиз похлопал его по плечу: – Оставьте церемонии для двора, дорогой друг! А сейчас… Ик!.. Сейчас мне хотелось бы выспаться. «До чего же он уродлив, – подумала Николь, отводя глаза. – И этому борову достанется Птичка!» Когда на замок опустилась ночь, двери конюшни со скрипом приотворились. Лошади уютно посапывали в стойлах. В узкие прорези окон под крышей лился холодный лунный свет. – Где он? – Вон, пятый. Пегий мерин, проснувшись от голосов, заволновался, зафыркал. – Чш-ш! Притуши. Фонарь мигнул, тени на стенах стали едва различимы. Два конюха Вержи прошли в глубь конюшни, пристально вглядываясь в спящих животных, и остановились у стойла крупного гнедого коня. – Да, Озорник подойдет, – после недолгого молчания согласился младший конюх. – Только надолго его не хватит. – Руссенская порода, – напомнил старший. – Они выносливые. – Мортемар выносливее, – отрезал Жермен. – Загоняет лошадей до кровавой пены из ноздрей. – Ты видел это? – Своими глазами. Поверь мне, Гастон, ему это по душе. Старший конюх помрачнел. – Вот для чего ему норовистые лошади… – А ты как думал? Он от них распаляется. Его любимое развлечение – загнать побольше за один выезд. – Ты правда видел это или просто треплешь своим жирным языком? – Одна как шла, так и свалилась мне под ноги – едва успел отскочить. Ноздри у нее до того раздулись, что можно было в каждую сунуть два твоих кулака. А бока ходили так, что седло подпрыгивало почище скачущего зайца. – Довольно, – оборвал Гастон. Раздался короткий смешок. – Как хочешь… Но я бы на твоем месте приготовил завтра троих. Двумя может не обойтись. – Думаешь, он загонит и Птичку тоже? – голос старшего конюха дрогнул. – До смерти, может, и нет. Но из-под седла надолго выбьет. Вряд ли она оклемается. Гастон не удержался и выругался. – А не оклемается, туда ей и дорога, – хладнокровно отозвался Жермен, не простивший злобной кобыле ее выходки. – Купишь новых. Твое дело – чтобы Мортемар остался доволен. Прошуршали, удаляясь, шаги, вздохнула дверь – и стало тихо. Тогда из дальнего темного угла, крадучись, выбралась высокая фигура. – Матье! – удивленно проворковали из угла. – Куда ты? Парень не отозвался. Стряхнув солому, он подошел к деннику, в котором дремала золотистая лошадь. – Вернись ко мне, малыш! Юноша принялся грызть ноготь, не сводя глаз с кобылы. Подметка дьявола, до чего же паршивое дело! Николь с ума сойдет от горя. Над Матье посмеивались из-за его дружбы со служанкой. Приятели отпускали похабные шуточки, да он и сам не без удовольствия похохатывал вместе ними. «Кто, Николь? Она для меня не важнее прошлогоднего мышиного помета!» – поклялся он судомойке, прежде чем завалить ее на кучу соломы. Но сейчас Матье отчетливо представил заплаканное лицо девочки, и у него сжалось сердце. – Птичка! – тихонько позвал он, сам не зная, чего ждет. Тонконогая кобыла вскочила так живо, словно и не спала. Матье отшатнулся, когда выразительная морда с блестящими глазами оказалась рядом. Его лицо овеяло теплое дыхание. – Ну, где же ты? – окликнули из угла. Если бы Птичка не проснулась, Матье плюнул бы на все и уже возился в соломе с пышнотелой девицей. Но сейчас он не мог уйти. Какое-то странное чувство грызло его, и от него было больно везде, не только в сердце. Лошадь смотрела с печальным пониманием, и юношей внезапно овладела безумная мысль. Когда недовольная судомойка выбралась из остывшего гнездышка, то от изумления выпучила глаза. Красавчик Матье, полуголый, стоял возле бешеной кобылы, затягивая подпругу. Птичка помахивала головой, но не делала даже попыток лягнуть нахального юнца. – Иди сюда! – выдавил парень, покраснев от натуги. – Поможешь мне. Девица фыркнула и бросилась бежать подальше от свихнувшегося любовника и злобной кобылы. – Не вздумай никому рассказать! – крикнул он вдогонку. Но той уже и след простыл.
Матье даже головы не повернул вслед. Затянув подпругу, он принес из кормушки горсть овса и присел на корточки перед Птичкой. – Наклонись! Ну же, давай! Кобыла послушно опустила голову и принялась жевать овес. Матье заставил ее повторить это несколько раз, и только тогда распустил подпругу. Пальцы нащупали в подмышке лошади стремительно набухающие уплотнения. По губам его пробежала довольная ухмылка. Все, теперь запрячь ее долго не удастся! Конечно, Гастон изведет всех, пытаясь понять, отчего здоровая кобыла вдруг заподпружилась. Но пройдет не меньше недели, прежде чем Птичка сможет снова ходить под седлом. – Ты умная зверюга, – тихо сказал Матье, отступая назад. – Только не выдавай меня. Лошадь вскинула голову и посмотрела на него так, что у юноши мурашки побежали по коже. Возле двери взгляд его упал на огромного вороного жеребца – одного из тех, на которых прискакал отряд маркиза. Мышцы перекатывались под лоснящейся кожей, когда жеребец, волнуясь и горячась от близости лошадей, переступал копытами. Матье восхищенно присвистнул. Если бы он мог знать, чем обернется дело, то своими руками перерезал бы сухожилия этому коню. Глава 4 Граф Гуго де Вержи, гостеприимный хозяин и любящий отец, держал за руку свою старшую дочь. Элен попыталась вырваться, но мертвой хватке графа не смог бы противиться и более сильный человек. – Ты пойдешь к нему, – размеренно и внятно повторил граф. – И сделаешь все, что он захочет. – Но отец!.. – Поверь, ты будешь вознаграждена за неудобство. – Неудобство?! – вспыхнула девушка. – Тихо! – граф предупреждающе стиснул ей локоть. Элен едва удержалась, чтобы не застонать. В отчаянии она прибегла к последнему средству. – Но я обручена! Шарль де Суи… Я должна выйти за него девственницей! Его отец – строгий ревнитель устоев! Гуго снисходительно улыбнулся: – Поверь мне, твой брак с Шарлем не так важен, как благосклонность нашего гостя. Так ты сделаешь то, о чем я тебя прошу? Он подчеркнул слово «прошу». Девушка молчала. – Я не хочу от тебя многого, – с пугающей мягкостью заверил Гуго, сжимая пальцы. Элен стиснула зубы, чтобы не закричать от боли. – В конце концов, разве не для этого предназначила тебя природа? У тебя сейчас особенные дни? Элен не сразу поняла, о чем ее спрашивают. – Нет, – выдавила она. – Они уже были в этом месяце. – Жаль… – с видимым огорчением сказал граф. – Ему бы… Он оборвал себя, наклонился к дочери и пристально посмотрел ей в глаза. – Отправляйся к нему. Сейчас же. Пока он хочет тебя. Элен не была труслива. Но глядя в невозмутимое лицо отца, она ощутила такой страх, какой испытала лишь дважды в жизни. Первый раз – когда чуть не утонула в реке, запутавшись в браконьерских сетях. Второй – когда подглядела, как пляшут в воздухе ноги пойманного браконьера, вздернутого графом в тот же день. – Хорошо, – беззвучно проговорила она. – Я… Я пойду к нему. Гуго удовлетворенно улыбнулся и отпустил ее руку. – Ты вся дрожишь, – заботливо заметил он. – Возьми накидку и отправляйся к маркизу. Девушка сделала шаг в сторону. – Постой! Она в страхе взглянула на отца. Что еще он придумал? – Переоденься, – решил Гуго, оценивающе оглядев ее. – Спрячь под накидкой что-нибудь более… м-м-м… обольстительное. – Да, отец. – Голос Элен звучал почти ровно. – Я зайду к себе, а потом отправлюсь порадовать нашего дорогого гостя. Граф одобрительно кивнул. – Ты умница, дитя моя. Если все пройдет хорошо и маркиз останется доволен, не сомневайся, ты будешь довольна еще больше. – Я никогда не подвергала сомнению ваши слова, – одними губами улыбнулась Элен. Она уже окончательно овладела собой. – Умница, – повторил отец. И махнул рукой: иди, иди. …Беатрис сидела на кровати и спорила с нянькой, пытавшейся напоить девочку молоком. Когда Элен вошла, Коринна почти уломала строптивицу сделать один глоток. – Оно сладкое, моя душа! Вам понравится. «Никого из горничных нет, – отметила Элен. – Что ж, хорошо…» – Выйди, – непререкаемым тоном приказала она.
Нянька обернулась к ней и захлопала ресницами. – Что? – Выйди! – жестко повторила Элен. – Но, ваша милость… Коринна растерялась. Беатрис, почувствовав, что происходит нечто необычное, приподнялась на кровати и с любопытством переводила взгляд с сестры на няньку. – Я хочу, чтобы ты оставила нас одних. – Элен подошла к постели и взяла из рук оторопевшей женщины кружку. – Иди. Я сама уговорю ее выпить это. Коринна в немом изумлении таращилась на старшую дочь графа. Ох, да что же это творится?! Куда подевалась ее скромница Элен? Может, за ужином угостилась вином? Иначе с чего бы девчонке такое чудить! Выгонять ее на ночь глядя из покоев, ну надо же! Нянька покровительственно улыбнулась девушке: – Ваша милость, ну разве вы сможете уговорить ее? Уж поверьте, у меня выйдет лучше. – Не сомневаюсь, – в ответ холодно улыбнулась Элен. Коринна почувствовала себя неуверенно. В эту минуту девушка стала пугающе похожа на Гуго де Вержи, а его улыбка обычно не сулила слугам ничего хорошего. – Но если ты сейчас же не сделаешь то, что велено, я позову отца. И расскажу ему, как ты своевольничаешь. Беатрис подтвердит мои слова. Правда, Беатрис? – Конечно! – важно кивнула девочка. Коринна всхлипнула и выбежала из комнаты. Элен проверила, не осталась ли нянька подслушивать за дверью. И лишь убедившись, что они с сестрой и в самом деле одни, позволила себе выдохнуть: – Святой Николя, можно ли быть такой дурой! – Они все глупые, – с уверенностью ответила Беатрис. – Зато Коринна незлая. – Еще какая злая! Добра она только с тобой. Беатрис пожала плечами: – Думаешь, мне есть дело до того, какова она с другими? – Тебе вообще ни до кого нет дела! – Неправда! – живо возразила девочка. – Мне есть дело до тебя. Что случилось, Элен? Ты такая бледная… Элен, не отвечая, качнула головой. – Если бы ничего не случилось, ты не стала бы выгонять Коринну, – настаивала Беатрис. – Скажи мне! Ну же, скажи! – Хорошо, – сдалась Элен. – Но только пойдем ко мне. Оказавшись в комнате старшей сестры, Беатрис первым делом подбежала к портрету Шарля де Суи, послала ему воздушный поцелуй и повернула лицом к стене. – Пусть не подслушивает, – серьезно объяснила она. – Теперь можешь рассказывать! Элен опустилась на кровать. – Отец хочет, чтобы я пошла к маркизу де Мортемару. Она крепко сжала губы, будто испугавшись сказанного. Несколько мгновений сестры молча смотрели друг на друга. На лице младшей сначала выразилось непонимание, затем она звонко рассмеялась. – К маркизу? Ты будешь развлекать эту толстую жабу? Элен изменилась в лице, и смех Беатрис оборвался. – Постой! Уж не хочешь ли ты сказать… Она внезапно сделала неприличный жест, который не полагалось знать юной девице благородного происхождения, не говоря уже о том, чтобы повторять его. Но Элен, не выказав ни малейшего возмущения, только кивнула. Девочка ахнула. – Нет, не может быть! Дева Мария, он же старый! – И от него воняет, как от дохлой лягушки, полежавшей на жаре, – безжалостно добавила Элен. – Сколько бы он ни поливался дорогими духами. – Ты не можешь! – Я должна. – Почему? Разве он возьмет тебя замуж? Элен подумала и покачала головой: – Вряд ли. – Но тогда зачем же… Девушка встала и подошла к окну, распахнула створку. Холодный воздух ворвался в комнату, поколебав огоньки свечей. Она несколько раз жадно вдохнула, будто хотела напиться. – Зачем, Элен? – настойчиво повторила Беатрис. – Думаю, отец что-то хочет получить от маркиза. Что-то очень важное. Он готов ублажать его как угодно, даже отдать ему меня. Беатрис вскочила и босиком пробежала по холодному полу, обняла сестру. – Бедная моя Элен… Не ходи! Та осторожно высвободилась из объятий. – Я не могу. Ты бы видела отца! Если бы я отказалась… Она замолчала. Но Беатрис и без слов все поняла. Граф Гуго де Вержи всегда добивался своего, не брезгуя никакими средствами. – Может быть, рассказать матери? – предложила девочка. Глаза Элен яростно сверкнули.
– Тогда она сама возьмет меня за руку и отведет к этой жирной свинье. В ответ младшая сестра лишь вздохнула. Обе знали, что Алиса де Вержи была прекрасной женой графу. Настолько прекрасной, что для хорошей матери в ней не оставалось места. – Надеюсь, отец знает что делает, – заключила Элен. Она достала из сундука длинную батистовую рубашку, приложила к себе и обернулась к зеркалу. Ее мало пугало предстоящее. Как и Беатрис, она рано узнала об этой стороне жизни и испытывала скорее интерес, чем страх. Но при мысли о том, при каких обстоятельствах ей предстоит лечь в постель с Жаном Лораном де Мортемаром, Элен охватывали бессильная ярость и отвращение. Она заметила, как он смотрел на нее во время долгого ужина. Что скрывать – ей нравилось его внимание. Пусть де Мортемар толст и некрасив, но от него исходит мощь и сила, как от свирепого животного. Будь Элен его женой, она преодолела бы свою брезгливость. Но ей, дочери графа де Вержи, идти к нему ночью, словно продажной девке! Удовлетворять похоть полупьяного кобеля! А если о ее позоре станет известно? На миг Элен задумалась о том, чтобы нарушить жестокий приказ графа. Но вспомнила, как тот сжимал ее руку, и испугалась собственных мыслей. Нет, нет! Ее меньше страшит позор и унижение, чем гнев отца. – Ты знаешь, что Жан Лоран станет делать с тобой? – прошептала Беатрис. Вид у нее был испуганный, но в глазах мелькнуло любопытство. – То, что все мужчины проделывают с женщинами, – отрезала Элен. – А может, и что-нибудь похуже. Помоги распустить корсет! – Расскажешь мне потом? Тонкие пальчики неумело задергали шнуровку. – Даже не подумаю! Ой! Не тяни! – А вдруг он захочет и со мной… Беатрис не договорила: снаружи почтительно постучали. – Если Коринна заявилась сюда, я сверну ей шею, как курице, – пригрозила Элен. Прижимая к себе ночную рубашку, она подошла к двери и распахнула ее. – Ваша милость… – пробормотала растерявшаяся Николь, опускаясь в глубоком реверансе. – Простите, я хотела приготовить вашу постель. – Входи. Горничная выпрямилась и несмело проследовала за Элен. Наметанным глазом она ухватила беспорядок в комнате, запутавшуюся шнуровку корсета… – Помоги мне раздеться, – приказала Элен. – От Беатрис мало толку. Николь беспрекословно подчинилась. Ловкие пальчики быстро справились со шнурами вверху, но внизу пришлось повозиться. Все время, пока Николь стояла за ее спиной, Элен не сводила глаз с их отражения в зеркале. Если бы горничная не сутулилась, они были бы одного роста. Правда, Николь смуглая, а Элен белокожая, зато если распустить им волосы, в полумраке девушек не различить. У обеих широко расставленные глаза, и ямочки на щеках, и прямые брови. Вот только у дочери графа подбородок округлый, а у служанки острый, как у крысы. И уж конечно, пухлые и розовые, точно бутон, губы Элен и сравнить нельзя с лягушачьим ртом Николь. К тому же Элен пышногруда и полна в плечах, Николь худа, как селедка. Но если прикрыть ее тело ночной рубашкой… В зеркале Элен поймала обеспокоенный взгляд младшей сестры и обернулась к служанке. – Послушай, Николь… Я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что. Та осторожно сняла с нее корсет. – Все, что угодно вашей милости. – Надень! Элен протянула ей батистовую рубашку, которую по-прежнему сжимала в руках. – Ваше ночное платье? – Николь непонимающе взглянула на нее. На миг в душе Элен зародилось зерно сомнения. Перед глазами поплыли воспоминания из далекого детства: вот они вместе с Николь и маленькой Беатрис носятся вокруг колодца, а запыхавшиеся няньки бегут за ними следом; вот Николь поет своим серебряным голоском, сложив руки на коленях; вот Николь заплетает ей косы, нежно, не дергая ни единого волоса. До чего же много Элен знает о своей горничной! Знает, что когда Николь хохочет во весь свой лягушачий рот, видно, что резцы у нее сильно выдаются вперед. Что, задумавшись, она принимается грызть выбившуюся из-под чепца прядь волос. Что она фальшиво свистит, когда уверена, что ее никто не слышит. От этих мыслей в груди старшей дочери графа поднялась волна возмущения. «Почему я думаю об этом? Разве мне есть дело до ее кривых зубов? Она всего лишь грязная девка, которой оказали великую честь, отмыв и взяв в дом. Пусть отплатит добром!»
Ей захотелось ударить Николь, сильно, до крови – лишь бы не видеть этой виноватой улыбки, вопросительно наклоненной головы с тонким темным завитком, выбившимся из-под чепца, обкусанным на конце до крысиного хвостика. – Я чем-то не угодила вашей милости? – испуганно спросила Николь, уловив перемену в ее настроении. Элен овладела собой. Сомнения прочь! Нельзя позволить чувствам погубить такой прекрасный замысел. Небольшая толика удачи – и у нее все получится. Она доверительно наклонилась к горничной и придала голосу бархатистую вкрадчивость: – Напротив! Я не могу никому довериться, кроме тебя. – Элен… – неуверенно начала Беатрис. – Не перебивай, дорогая. Так вот, Николь, ты нужна мне… – Нет, не нужна! – снова вмешалась Беатрис. – Стой здесь! – приказала горничной Элен, схватила сестру за руку и оттащила за ширму. – Что ты делаешь? – зашептала девочка. – Элен, не надо! – Заткнись! Или ты поможешь мне, или убирайся. Беатрис замигала, глаза заполнились слезами: – Мне жалко ее! – А меня? – прошипела Элен. Девочка всхлипнула. – Послушай… – Элен взяла себя в руки и утерла ей слезы с той же мягкостью, с какой чуть раньше это сделал отец. – Я все равно уговорю ее, с тобой или без тебя. Выбирай. Беатрис бросила взгляд за ширму, где послушно замерла Николь, и закусила губу. Элен наблюдала за ней, пытаясь понять, чем склонить девочку на свою сторону. Пусть Беатрис мала, но ее помощь может быть неоценимой. – Через пару лет Николь найдет себе мужа, – начала Элен, подбирая слова. – Кто знает, кем он будет? Он может увезти ее из Вержи, и ты больше никогда не увидишься с ней. Беатрис заволновалась. – Не будет песен перед сном, – продолжала Элен увереннее, чувствуя, что она на правильном пути. – Не будет сказок. Ты навсегда потеряешь ее, милая. Она помолчала, чтобы девочка прочувствовала весь ужас сказанного. Если не будет Николь, кто убаюкает маленькую Беатрис? Кто прогонит ее кошмары? – Я не хочу… – прошептала Беатрис. – Этого не случится, если Николь не выйдет замуж. А она не выйдет замуж, если пойдет к маркизу. Кому она будет нужна – опорочившая себя бедная девушка? Судя по изменившемуся лицу Беатрис, девочка поняла и смысл речей старшей сестры, и всю выгоду, которую она может извлечь. Элен с волнением следила, как в душе младшей де Вержи сражаются себялюбие и милосердие. – Хорошо, – решилась Беатрис. И плаксиво попросила: – Обещай мне, что ей не будет больно! – Обещаю! – с легким сердцем поклялась Элен. Конечно, бедняжке Николь будет больно. Но разве страдания служанки можно сравнить со страданиями дочери графа? Когда сестры вышли из-за ширмы, Николь выжидательно взглянула на них. – Что вам угодно, ваша милость? Элен с нежной улыбкой посмотрела на нее. «Ах ты мой черненький барашек… Барашек на заклание». – Я хочу, чтобы ты примерила мою рубашку. – Но я не смею… – Я же сама тебя прошу. Беатрис схватила Николь за руку: – Пожалуйста-пожалуйста, Птичка! Ты должна нам помочь! – Вы задумали какую-то шалость? – озадаченно спросила Николь, но подчинилась. Элен знала, что так и будет. Никто, кроме отца, не мог противиться сестрам Вержи, если они чего-то хотели. – Нет, вовсе не шалость. – Они уже раздевали Николь в четыре руки. – Это никому не причинит вреда. Чепец полетел в одну сторону, унылое серое платье – в другую. «Словно утку ощипываем, – пришло в голову Элен. – Маленькую серую уточку…» Она сунула ей свою рубашку: – Быстрее! Пока Николь не опомнилась, сестры натянули на нее нижнее платье, распустили девушке волосы. Сообразительная Беатрис принесла мягкие туфли из козьей кожи и заставила горничную снять ее собственные, простые и разношенные. Спустя несколько минут преображение было завершено. – Мою накидку, – скомандовала Элен. – Да нет же, Беатрис! Ту, что с капюшоном. Николь стояла неподвижно, пока ей под подбородком завязывали бант. Только не смогла отказать себе в удовольствии провести ладонями по мягкой ткани. Пальцы нащупали справа небольшую дыру.
«Шов разошелся, – подумала она. – Мари невнимательна, ей следует лучше следить за нарядами госпожи». Отчего-то этот разошедшийся шов был неприятен Николь. В нем заключалась какая-то неправильность – так же, как и в том, что происходило сейчас. У дочери графа де Вержи не может быть рваной накидки. И дочь графа де Вержи не может переодевать горничную в свою одежду. Элен незаметно схватила ее чепец. – Быстрее, у нас мало времени! В этот час они неизбежно должны были столкнуться со стражей замка. Но Элен предположила, что граф позаботился об этом, и не ошиблась. Галерея была совершенно пуста. Три девушки почти бегом пересекли ее, взбежали по лестнице, миновали еще один коридор и оказались в восточной части замка. Беатрис осторожно выглянула из-за угла и тут же спряталась обратно. – Там вооруженный слуга у двери, – шепотом доложила она. – Что будем делать? – То, что и задумали. – Элен по-прежнему была преисполнена решимости. Сейчас, как никогда, она чувствовала, что ее план удастся. Все останутся довольны – и отец, и маркиз. А после, когда все закончится, она как следует вознаградит горничную. – Слуга узнает, узнает ее! – заныла Беатрис. – Она не будет снимать капюшон. – Но сам маркиз!.. Николь молча переводила взгляд с младшей сестры на старшую. – Он пьян, – напомнила Элен. – А она, когда войдет, сразу потушит свечи. – Ваша милость, зачем мы здесь? – громче, чем следовало, спросила Николь. – Чш-ш! – Беатрис прижала ладонь к ее губам. – Не кричи! – Ваша милость… Девочка попыталась снять капюшон, но Элен удержала ее руки. – Маркиз пожелал, чтобы я пришла к нему на ночь, – быстро сказала она. – Отец не смог отказать ему. От расположения маркиза зависит судьба нашей семьи. Ты знаешь, что всего месяц назад был раскрыт заговор против короля? Николь помотала головой. «Откуда тебе знать, глупышка, – про себя усмехнулась Элен. – Даже я знаю об этом лишь потому, что подслушала разговор отца и матери». – Все заговорщики приговорены к казни, – продолжала она, крепче сжимая руки Николь. – Но несколько из них остались на свободе. Ты знаешь, что с ними будет, когда их отыщут? – Но, ваша милость, при чем здесь… – …моя семья? Я скажу тебе, Николь. Маркиз хочет заслужить расположение короля, а заодно заполучить Вержи и Божани в свое распоряжение. Он узнал, что отец одолжил денег одному из заговорщиков – и собирается донести, что граф де Вержи поддерживал бунтовщиков! Глаза Николь недоверчиво расширились. Элен заметила, что у стоявшей за ней Беатрис тоже вытянулось лицо. «Я после объясню ей, что здесь правда». – Но граф Гуго… Элен не позволила обдумать ее слова. – Мортемар ждет меня. Это единственная возможность спасти нашу семью. Умоляю тебя, Николь, только ты можешь это сделать! Николь отшатнулась. Наконец-то она окончательно поняла, чего от нее хотят. Девочка попыталась вырваться, но Элен удержала ее. – Прошу тебя, Николь! Если ты не сделаешь этого, мы с Беатрис закончим свои дни на плахе. Николь обернулась к Беатрис. К счастью для Элен, ее рассказ испугал младшую сестру не меньше, чем служанку. Девочка была так бледна, словно ее уже вели на эшафот. – Спаси Беатрис! – шепнула Элен, закрепляя успех. – Спаси ее! Это можешь только ты! И, не давая Николь времени одуматься, подтолкнула ее в спину. Стражник обернулся. Но Элен предусмотрительно надела чепец Николь и сдвинула его низко на лоб, а платье скрывал длинный темный плащ. Человек, охранявший покой маркиза Жана Лорана де Мортемара, увидел всего лишь двух девушек, служанку и госпожу. Нечто странное почудилось ему в том, как они приближались: служанка как будто силком гнала свою хозяйку к двери. Но в галерее было не слишком светло, и он решил, что ему показалось. Он знал, что его господин сластолюбив и распутен. Маркиза не устраивали дорогие шлюхи с пышной грудью, бесстыже выставлявшие напоказ свои налитые прелести. Он не желал и простолюдинок с вислыми задницами, на которых заглядывался весь отряд. Где бы они ни останавливались, Жан Лоран требовал молоденьких курочек. Что ж, похоже, эта ночка выдастся для его господина веселой.
– Его светлость ждет, – негромко, но твердо сказала служанка. Таким голосом отдают распоряжения и приказы. Но стражнику понравилась настойчивость этой крошки. «Должно быть, не терпится отделаться от госпожи и самой задрать юбки в укромном местечке». – Я доложу его светлости, – важно кивнул он. В жарко натопленной комнате на кровати под роскошным балдахином – шелковым, с вышитыми серебряными звездами – оглушительно храпел маркиз де Мортемар. Слуга постоял в сомнении, но все же решил, что утехи господину важнее сна. – Ваша светлость! К вам гостья. Надо отдать должное де Мортемару: тот проснулся немедленно. В каком бы состоянии ни засыпал маркиз, на пробуждение ему не приходилось тратить усилий. Налитые кровью глаза остановились на стражнике. – Что ты сказал? – хрипло выдохнул Жан Лоран. – Повтори. – Там у дверей девица, ваша светлость. Что с ней делать? Отправить восвояси? Некоторое время маркиз бессмысленно смотрел перед собой. – Девица… – наконец повторил он без выражения. – Кто такая? Слуга не успел ответить. Сообразив что-то, Жан Лоран причмокнул и с удовольствием похлопал себя по ляжке. – Я тебе дам восвояси! Пусть войдет. Низко поклонившись, стражник попятился и вышел. Он распахнул дверь перед девушкой в накидке и со всей учтивостью сообщил: – Его светлость ждет! Но, сделав нетвердый шаг, та вдруг встала, как вкопанная. Губы ее задрожали. Она вцепилась в рукав своей служанки и, кажется, собралась бежать. Подавшись к ней, служанка шепнула пару слов. Мужчина навострил уши, но ничего не расслышал. Что бы ни сказала горничная, фраза ее произвела магическое воздействие: госпожа обмякла и, низко опустив голову, шагнула в покои маркиза. Закрыв тяжелую дверь, мужчина подмигнул горничной: – А ты ничего, милашка! Не хочешь вместе скоротать ночку? Та даже не взглянула на него: развернулась – и скрылась за углом. Слуге почудилось, будто оттуда донесся шепот и шуршание платьев. Но он лишь пожал плечами и прислонился к стене поудобнее. До утра еще далеко… Глава 5 В первый миг оцепеневшая от страха Николь увидела лишь медвежью шкуру, приколоченную к стене, а под ней – небрежно брошенный на пол красный камзол. Будто лужа крови натекла с убитого зверя. Дурной знак! Николь пыталась сделать шаг, но ноги от страха стали студенистыми. От чужой одежды, в которую ее обрядили, пахло до отвращения сладко, и девочку затошнило. Глупая, глупая! Почему она не сбежала, когда поняла, чего хочет от нее Элен? А теперь поздно. Оскаленная голова убитого зверя таращится на нее стеклянными глазами, словно предупреждая: «И тебе висеть рядом со мной, если выдашь себя!» Из отупения горничную вывел хриплый бас: – Иди сюда, красавица! Не заставляй меня ждать. Николь вздрогнула и повернулась. За синей завесой шелкового полога виднелся силуэт, показавшийся ей огромным. Она приблизилась к ложу, переставляя ноги с таким трудом, словно ее заковали в кандалы. Человек за пологом заворочался и начал подниматься. Еще миг – и он увидел бы ее. Отпрянув, Николь схватила со столика канделябр и отчаянно принялась задувать свечи. Капли оплавившегося воска потекли ей на руку, но боль не могла остановить Николь. Восьмая свеча, десятая, одиннадцатая… Святая Мария, сколько же их здесь! Наконец погас огонек последней. – Любишь темноту, милая? – сочно рассмеялся маркиз. Полог раздвинулся, две мощных руки высунулись оттуда, будто лапы великана из пещеры, схватили Николь и затащили внутрь. В нос ей ударил запах перегара и острого мужского пота. Шершавые ладони скользнули по ее телу, задирая накидку и тонкую рубашку. Николь зажмурилась. – Сними! – коротко приказал Жан Лоран. Дрожащими пальцами девочка развязала бант, откинула капюшон, и накидка полетела в сторону. В камине тлели угли, но они давали слишком мало света, чтобы можно было разглядеть ее лицо. – Тощевата, – проворчал маркиз, облапив ее. – Ну-ка подожди… Он встал, протопал к двери. Что-то проскрежетало, и Жан Лоран вернулся обратно. Сопя, он забрался под полог, навис над Николь и взялся обеими руками за кружевной воротник ее рубашки. Когда мужчина с силой развел руки, атласные завязки с треском лопнули и девочка вскрикнула от неожиданности.
«Дева Мария, умоляю, пусть это побыстрее закончится. Только бы побыстрее. Только бы побыстрее». – Не вздумай кричать, я этого не люблю… – заскорузлые пальцы шарили по ее телу. – Тебе очень повезло, малютка. Схватив девочку за бедра, Жан Лоран рывком перевернул ее на живот. Николь проехала лбом по деревянной панели и втянула воздух от боли. Точно таким же коротким резким шипением отозвался сзади маркиз. Николь почувствовала, что его пальцы разжались. Она напряглась, готовясь к какому-то новому, неизвестному ужасу, но ничего не последовало. Негромкий стон заставил ее обернуться. Маркиз замер на кровати, прижав руку ко лбу. В полумраке он был похож на огромного розового младенца. Стон повторился. Жан Лоран де Мортемар повалился на бок и, скривившись, уткнулся лбом в ладонь. – Проклятое вино, – сквозь зубы процедил он. Поворочал шеей и тяжело поднялся, явно сделав над собой усилие. – Ложись! Николь помедлила. – Я сказал, ло… Не договорив, маркиз прошипел «о, дьявольщина!» и схватился за висок. Перед Николь забрезжил призрак надежды. Дрожа от страха, она все же нашла в себе силы спросить: – Что с вами, ваша светлость? Вместо ответа маркиз обрушил на нее поток площадной брани. Излив душу, он оскалил желтые зубы и зажмурился. Николь отползла в сторону. Она с детства знала: если рядом с тобой зверь, испытывающий боль, уйди подальше. Иначе он дотянется до тебя, и тогда не поздоровится уже тебе… – Ваша светлость… Может быть, я могу помочь? – Можешь, если ляжешь и раздвинешь ноги! На этот раз Николь не подчинилась. Старательно следя за голосом, чтобы не дрожал, она выговорила: – Вас мучает головная боль, ваша светлость? Обо мне говорят, что я могу руками излечить ее. Позвольте мне, прошу вас. Воцарилось молчание, нарушаемое лишь тяжелым сиплым дыханием. С каждым выдохом Николь обдавало вонючим облаком винных паров. Наконец маркиз протянул руку к Николь, ухватил ее за локоть и подтянул к себе. Вторую руку Жан Лоран положил ей на грудь и сильно сжал. – Такое случается от паршивого вина, – сказал он, дыша ей в лицо. – Я могу помочь, – прошептала Николь, едва терпя, чтоб не морщиться. – А потом мы… – она собралась с силами и закончила: – …мы вернемся к тому, с чего начали. Жан Лоран помолчал. Затем нехотя отнял ладонь от ее груди и буркнул: – Попробуй. И, видя, что она медлит, сам прижал ее руку к своему лицу. Первым побуждением Николь было отдернуть пальцы от горячей потной кожи. Но она удержалась. – Если ты солгала мне, красавица, я прикажу отрубить тебе ноги, зажарю их и заставлю тебя съесть. Прежде, чем Николь успела подумать, с губ ее сорвалось: – Вряд ли они придутся мне по вкусу, хоть жареные, хоть свежие. Маркиз издал короткий смешок и подался вперед, пытаясь разглядеть ее лицо. Николь перепугалась до смерти: если он поймет, что перед ним не дочь графа, завтра ей будет не до ног – остаться бы с головой на плечах. – Пожалуйста, прилягте на подушку, ваша светлость, – пролепетала она. – Вам будет легче. Поколебавшись, Жан Лоран подчинился. – Закройте глаза. Николь опустила обе ладони на лоб маркиза. Уняла предательскую дрожь. На память ей пришла старинная песенка, которую в Вержи пели на ночь маленьким детям. Песенка была совсем немудреная, да и коротенькая, но Николь все равно не могла больше ничего ни придумать, ни вспомнить. Чуть ночь за окном Под окошком ходит гном. Колокольчик динь-дон, Он приносит сон-сон. Несколько раз она пропела про колокольчик и сон, каждый раз все тише и тише. Чуть свет у ворот, За окошком бродит кот. Тихо, словно тень-тень, Он приносит день-день. – А ты не врала, – сонно заметил маркиз. – Паршивое вино твоего отца больше не гудит в моей несчастной голове. Не отвечая ему, Николь закончила: Так и бродят круглый год Гном и кот, гном и кот. Так и бродят под окном Кот и гном, кот и гном… Она спела песенку снова, с самого начала, каждый миг ожидая гневного рыка маркиза.
Николь прижимала руки к его голове, представляя, что из ее пальцев вырастают, извиваясь, побеги хмеля, исподволь оплетают голову мужчины, тянут ее к подушке, и вот уже он погружается в тягучую дрему, убаюканный темно-зелеными волнами. Она видела огромного дымчато-серого кота с глазами как янтарь, светящимися в темноте, и малютку гнома из тех, что обитают в заброшенных мышиных норах. Колокольчик на его колпаке позвякивает, травы льнут к земле под серебристый звон. А после, крадучись, проходит кот, мурлыча песню в усы, и ночной сумрак развеивается за ним, будто клочья тумана. Николь пришла в себя оттого, что дотронулась плечом до полога. Легкое прикосновение сразу разбудило девочку. Ее саму одолел сон! Маркиз де Мортемар крепко спал на спине, раскинув руки в стороны. Из угла приоткрытого рта стекала ниточка слюны. Глубоко в горле зарождался и клокотал храп. Николь осторожно провела ладонью над лицом маркиза. Хвала Марии, спит как ребенок! Она даже решилась дотронуться до мощного, шириной в три ее собственных, волосатого запястья. Маркиз не отдернул руку, но поморщился и перестал храпеть. Николь как ветром сдуло с постели. Она спряталась за столиком, на котором растопырил витые серебряные лапы канделябр, и затаила дыхание, наблюдая за спящим. Но ничего страшного не последовало. Когда лоб Жана Лорана разгладился, а храп возобновился, Николь выбралась из-за столика и задернула полог. Оказавшись отделенной от маркиза тонкой тканью, она почувствовала себя в относительной безопасности. Что ж, теперь можно поразмыслить над своим положением. Девочка забралась в кресло из телячьей кожи и обхватила колени руками. Маркиз не будет спать вечно. Когда он очнется, подмена неизбежно откроется, и вспыльчивый Жан Лоран де Мортемар обрушит свой гнев на всех обитателей замка. Нужно исчезнуть до того, как он придет в себя. «Я расскажу Элен, что маркиз уснул, – решила Николь. – Пусть теперь она думает, что соврать». Девочка сползла с кресла, отыскала на полу рубашку, накидку и туфли. Обувшись и кое-как затянув порванный ворот, Николь подошла к двери. Здесь ее ожидало ужасное потрясение: дверь оказалась заперта изнутри на ключ. Маркиз де Мортемар не желал, чтобы его ночные утехи прервали. Николь вспомнила, как он протопал к двери, оставив ее ждать в постели. Но куда делся ключ потом? Она обыскала всю комнату. Забыв о страхе, забралась под балдахин и перерыла одеяло и простыни. «Дева Мария, помоги мне!» Но после изнурительных поисков стало ясно, что Дева Мария не поможет. Ключа нигде не было. Бессильно уронив руки, Николь села возле спящего маркиза и с тоской уставилась на него. Неужели придется ждать его пробуждения? Выходов отсюда только два – дверь и окно. Впрочем… Окна покоев, отведенных маркизу, выходили на крышу амбара. Николь высунулась наружу и посмотрела вниз. Ох, как далеко! Графская дочь никогда бы не осмелилась прыгнуть с такой высоты. Сказать по правде, и сама Николь, безбоязненно лазившая по всему замку, вряд ли решилась бы на такой прыжок. Разве что в этом крыле разгорится пожар… Николь трижды сплюнула через левое плечо и пять раз крутнулась на правой ноге, чтобы заморочить дьявола. Пусть у него закружится голова и он не исполнит нечаянно оброненных Николь слов. Не нужно пожаров в Вержи! Хватит того, что случился четырнадцать лет назад. Что ж, побег откладывается. Николь посидела на краю кровати, предаваясь размышлениям о том, как именно расправится с ней рассерженный маркиз. Но это ей быстро прискучило. «Пока горя нет, горевать нечего, – сказала себе Николь. – А иначе как начнешь печалиться раньше времени, так горе и придет к тебе, раз уж его ждут именно здесь». Подумав так, она зажгла свечи на увесистом канделябре и отправилась изучать временную темницу. Когда-то над этой комнатой потрудились мастера-краснодеревщики и художники. Стены были обиты дубовыми панелями с богатой резьбой и декорированы сафьяновыми вставками. На потолке художник изобразил трех ангелов, парящих среди облаков. Задрав голову, Николь внимательно рассмотрела ангелов и очень удивилась. Самый крупный ангел обладал фигурой совершенно женской, с грудью, талией, округлыми ягодицами и даже ямочкой над ними. Второй, поменьше, телосложение имел более приличествующее посланнику господа, однако его пухлая ручка отчего-то лежала на ягодице первого. А третий и сложение имел подобающее, и руки держал при себе, однако на лице его играла улыбка, которую Николь, не будь перед ней безгрешное создание, назвала бы блудливой.
Срам один, а не ангелы. Громоздкие сундуки у стены были заперты крепкими замками. Шпагу в ножнах, висевшую на стуле, Николь обошла далеко стороной. А вот предмет на столе заставил ее приблизиться: длинный блестящий кинжал с рукоятью, украшенной двумя крупными синими камнями. Даже при неярком свете камни сверкали так, что хотелось сощуриться. Николь понимала: одна эта вещь стоит больше, чем все содержимое комнаты. Она благоговейно взяла оружие. Рукоять кинжала была холодна, как лед. Обоюдоострый прямой клинок тускло сиял, будто пытаясь рассеять полумрак. Николь не удержалась: плотно обхватила рукоять, выставила кинжал перед собой, точно шпагу. Она даже помахала им немного, подражая мальчишкам, что сражались на палках. Однако красивое оружие оказалось тяжелее, чем самый здоровый тесак с кухни. Полюбовавшись еще немного на синие камни, девочка положила кинжал на место и вернулась в кресло. Что ж, выбраться через дверь она не может, раз маркиз спрятал ключ. Удрать через окно – и подавно. Что остается? Только ждать. Когда луна проплыла по небу и повисла над главной башней, покачиваясь в быстро бегущих облаках, точно спелое яблоко на ветке, Николь проснулась. Она снова задремала – на этот раз от усталости. Маркиз по-прежнему храпел. «Хорошую песню я ему спела, хватит до утра. Что же, мне сидеть здесь до рассвета?» Николь потянулась и потерла глаза. Где же может быть ключ? Кажется, она всюду искала… Доносящийся с постели храп стал громче, и Николь вдруг поняла, что искала она не везде. Она мигом перебралась на постель. Свечи в канделябре давно оплыли и потухли, пришлось зажечь новые. Фитильки вспыхнули ярко и радостно, словно хотели помочь Николь. Девочка раздвинула полог, чтобы на кровать падало больше света, и склонилась над спящим маркизом. В распахнутом вороте нижней рубашки виднелся какой-то шнурок. Уж не на шею ли Жан Лоран повесил ключ? Николь очень медленно и осторожно расстегнула еще пару пуговиц. Пальцам привычнее было иметь дело со шнуровкой, но она справилась. Маркиз дважды переставал храпеть, и каждый раз она замирала в страхе. Но он лишь набирал воздуха и издавал новую руладу. «Ключ! Пусть это будет ключ!» – умоляла про себя Николь. Но, расстегнув рубашку, поняла, что ошиблась. На шнурке висел небольшой мешочек – тот самый, о котором Жан Лоран рассказывал за ужином. Николь взвыла бы от огорчения, если бы не боялась разбудить маркиза. Как она могла забыть? Да и кому взбредет в голову вешать на шею ключ от комнаты? Разве что такой дурочке, как она! Николь начала застегивать пуговицы. Боже упаси, если маркиз, проснувшись, решит, что она обыскивала его. Зажав в пальцах нижнюю пуговицу, она внезапно заметила, что мешочек наполовину истлел. Его носили долго, не снимая. Сквозь ветхую ткань поблескивало что-то черное, похожее на чешую молодой гадюки. Николь придвинулась ближе, пытаясь понять, откуда этот блеск. Так не блестят ни золото, ни серебро, ни драгоценные камни. Николь насмотрелась на украшения за то время, что прислуживала дочерям графа. «И это вовсе не земля». Зачем маркиз де Мортемар солгал? Содержимое мешочка притягивало взгляд Николь. «Я только посмотрю, – оправдываясь, подумала она. – Ведь если там не земля, то что же?» Она ослабила узел, затянутый на горловине ладанки, и очень осторожно потрясла ее, не выпуская из рук. На ладонь ей выскользнул… Камень? В первый миг Николь удивилась, во второй испытала разочарование. Всего лишь камень. Глубоко черный, без малейших проблесков – видно, ей почудилось. Одно необычно: по ровной поверхности ползет красная прожилка, разветвляется на множество тонких ручейков – и обрывается. Николь повертела камешек, пытаясь догадаться, зачем маркизу де Мортемару носить его с собой. Может быть, это тоже реликвия? Не найдя ответа, она пожала плечами и вернула камень на место. Красная прожилка завилась под ее пальцами, точно крохотная змейка. Николь перехватила мешочек поудобнее и принялась затягивать узел. В этот миг Жан Лоран открыл глаза. Николь в ужасе уставилась на него. Взгляд маркиза, сперва мутный, вдруг приобрел пугающую ясность. Несколько мгновений он смотрел на нее, не узнавая, затем отпрянул, не понимая, что за встрепанное существо сидит перед ним.
1|2|3