Раздался негромкий треск. Шнурок порвался, и камень в полуистлевшей оболочке остался у Николь в руке. «Он отрубит мне ноги, изжарит и заставит съесть их!» Девочка спрыгнула с кровати и рухнула на колени: – Простите, ваша светлость! Клянусь вам, я не нарочно! Но маркиз не услышал ее. Он судорожным движением прижал руку к груди, будто проверяя, бьется ли сердце. Глаза его расширились, губы беззвучно зашевелились. Жан Лоран де Мортемар лихорадочно оглядел постель, и взгляд его упал на обрывок шнурка. Утробный рык сотряс комнату. – Я виновата, ваша светлость, – заикаясь, пролепетала Николь. – Позвольте мне объяснить… Вздрогнув, маркиз посмотрел на коленопреклоненную девочку. Снова перевел взгляд на оборванный шнурок. Тень понимания скользнула по его лицу, и Жан Лоран медленно начал приподниматься с постели. – Подлая тварь… – прошептал он. – Воровка… – Нет, ваша светлость, клянусь вам! – Кто тебя подослал? Отвечай, дрянь! Он спрыгнул с кровати и пошел на нее, багрово-красный от бешенства. Лицо его исказилось, глаза налились кровью, как у буйного быка. Николь вскочила с колен и в ужасе отступила. – Никто! – Куда ты его спрятала? – Что? – Отвечай! – проревел маркиз. – Я не понимаю! – Ты уже отдала его своим сообщникам? Где они? Когда это случилось? – Я ничего не знаю, клянусь, ваша светлость! Я не хотела дурного… Жан Лоран де Мортемар остановился. Толстые губы раздвинулись в подобии улыбки. – Не хотела дурного… – повторил он. – И ты ничего не знаешь. Что ж, в это можно поверить. Николь перевела дух. Хвала Марии, он понял, что она не лжет! Не тратя слов, маркиз выхватил шпагу из ножен и взмахнул ею прежде, чем Николь успела что-то добавить. Девочка уклонилась, как сотни раз уклонялась от палок, заменявших сабли Матье и его приятелям. Это и спасло ее. Острие вспороло воздух в дюйме от ее горла. Не веря своим глазам, Николь уставилась на маркиза. Святой Франциск, он едва не убил ее! – За что, ваша светлость?! Его светлость снова легко, будто играючи, вскинул шпагу. Кончик ее просвистел в воздухе, как свистит рассерженная гадюка. На этот раз выпад достиг цели. Острая боль обожгла чуть ниже плеча. Николь вскрикнула и отскочила. – А ну иди сюда, – позвал маркиз и вздернул верхнюю губу. Этот оскал больше, чем нанесенная рана, убедил Николь, что пощады ей ждать не стоит. Жан Лоран де Мортемар сошел с ума. Быть может, виной тому слишком крепкое вино из подвалов Гуго де Вержи или полнолуние, пробудившее в маркизе дьявола. Если бы Николь верила, что ее смерти желает сам маркиз, она не смогла бы сопротивляться. Но Мортемаром овладели бесы! Они направляют его руку, ведь она не сделала ничего, что могло бы вызвать столь жуткую ярость. Бесов Николь тоже боялась. Но с ними она готова была сражаться. Девочка изо всех сил ударила ногой по столику, и тот опрокинулся. Упал канделябр, горящая свеча ткнулась в брошенный на полу камзол. Огонь сперва робко пробежал по рукаву, затем, осмелев, лизнул ворот – и вдруг вскинулся вверх длинной плетью. Горячая красная пасть жадно распахнулась, и весь камзол запылал, пожираемый пламенем. Жан Лоран обернулся. Воспользовавшись короткой передышкой, Николь подбежала к двери и заколотила в нее. – Спасите! Помогите, горим! Она вовремя заметила тень на двери и успела отскочить. Шпага вонзилась в доску там, где только что было ее плечо. – Помогите! – в ужасе закричала Николь. – Кто-нибудь! Не сводя с нее безумных глаз, в которых отражалось пламя, маркиз сдернул со стены медвежью шкуру и набросил на камзол. Огонь притих. Маркиз удовлетворенно кивнул и быстрыми шагами пошел на Николь. Теперь между ними не было столика, и ей оставалось только пятиться, надеясь на чудо. Вместо чуда под ногу подвернулось что-то твердое, и Николь упала на спину. Ее и Мортемара разделяло не больше трех шагов. Девочка поползла назад, и вдруг рука ее наткнулась на то, что послужило причиной падения. Кинжал с двумя синими камнями на рукояти. Жан Лоран поднял шпагу, целясь ей в грудь, и тогда Николь молча швырнула кинжал ему в лицо. Тяжелая рукоять ударила маркиза в переносицу. Он пошатнулся и вскрикнул: боль на несколько мгновений ослепила его. И пока Жан Лоран стоял, прижав руку к лицу, Николь вскочила, бросилась к окну и выпрыгнула наружу.
Никогда прежде ей не доводилось падать с такой высоты. Сердце ухнуло и провалилось в живот, кожу опалил ледяной ветер. «Я умру…» – успела подумать Николь за миг до того, как ее ударило о соломенную крышу амбара. Раненую руку как будто вновь пронзили раскаленным острием. Она закричала и на короткое время потеряла сознание. Но солома смягчила удар. Николь подбросило вверх, она покатилась вниз по крутому скату. Пальцы тщетно цеплялись за солому: ей не хватало сил, чтобы удержаться. Докатившись до края крыши, Николь рухнула вниз и повалилась на бок. Сознание ее вновь погрузилось во тьму. Когда Николь пришла в себя, ей показалось, что она пролежала неподвижно очень долго. Тело окоченело. Только плечо горело, будто объятое огнем. Вверху в башне кто-то высунулся в окно, замелькали факелы в галерее. Тишину ночного двора нарушил протяжный вопль: – Найти ее! «Мортемар!» Николь поднялась, застонав от боли, схватилась здоровой рукой за стену. Скорее, скорее, прочь отсюда! Страх преследуемого зверя гнал ее. Спрятаться, скрыться, пересидеть облаву! Пошатываясь, девочка бросилась бежать. Но мчалась она не прочь от замка, а к нему. Держась возле стены, чтобы не выходить на свет, Николь пересекла двор, спустилась по каменным ступеням, откинула засов и нырнула в приоткрывшуюся темную щель. Крики сразу стали глуше. Николь опустилась на ближайшую скамью, пытаясь усмирить колотившую ее дрожь. Весь рукав ночной рубашки был залит липкой кровью. Стиснув зубы, она оторвала подол и наспех перевязала рану. Со стороны Николь было чистейшим кощунством прятаться в фамильной церкви де Вержи, но у нее не было иного способа пробраться в замок. Часовня дальней стеной примыкала к жилым помещениям. Главный вход, которым воспользовалась Николь, выходил на малый двор. Даже во время осады граф и его семья должны иметь возможность молиться о спасении души и тела. Но был и еще один вход. Священник приходил на богослужения прямо из замка, из комнатки, что была отведена ему в южном крыле. Молясь о том, чтобы он не закрывал на ночь этот проход, Николь бросилась в глубь часовни. Она двигалась почти бесшумно, но ей казалось, что топот ее ног слышен даже в опочивальне графа. Эхо отражалось от стен, святые смотрели на нее с суровостью судей: «Что ты здесь делаешь, Николь Огюстен? Как ты посмела явиться сюда?» Николь всхлипнула. Она ни в чем не виновата! «Виновата! – откликнулись статуи. – Грязное подзаборное отродье! Ты посмела заявиться к маркизу, пролезла к нему в постель. Ты пыталась похитить его реликвию. Разве не заслужила ты смерти?» Николь даже остановилась. Святой Франциск! Должно быть, со стороны все выглядит именно так. – Но это не я… Меня заставила Элен! «Разве можно заставить порядочную девушку отправиться ночью к мужчине? Нет, голубушка, ты потаскуха, и всегда такой была!» Николь внезапно осознала, что ей знаком голос, звучащий в ее голове. Нянюшка Коринна! – Не буду слушать тебя, не буду! – пробормотала она, плохо понимая, что говорит. Свернув за колонну, она поискала глазами дверь в стене. Но чернота была сплошной – ни единого проблеска. У входа в часовню послышались голоса. Страх придал Николь сил. Она помчалась вдоль стены, ведя по ней рукой, и чуть не проскочила выход. Вот же он! Девочка толкнула обитую железом дверь, но та не открылась. Заперта! И слуги маркиза де Мортемара все ближе. У них лампы и факелы, от которых не спрячешься в тени. От отчаяния Николь ударилась в дверь всем телом, и вдруг та вздрогнула и подалась. Эхо шагов еще не успело стихнуть в часовне, а Николь уже неслась по запутанным коридорам южного крыла. Глава 6 Луна плавала в облаках, как толстый карась. Золотистый копченый карась из тех, что подавали маркизу на ужин. Стоило Николь вспомнить о вчерашнем ужине, к горлу поднялась тошнота. Девочка лежала на крыше южной галереи, прильнув щекой к шершавой черепице. Лишь в этой части замка труба водостока на краю ската была такой широкой, что за ней можно было спрятаться. Она и представить не могла, что придется скрываться именно здесь. Когда Николь выбралась из часовни, бег ее не был бесцельным. Пару лет назад Бернадетта упросила выделить ей одну из пустующих комнат южной галереи. Никто не стал возражать. С тех пор старуха сваливала там всякий хлам.
Расползшиеся дряхлые коврики, проеденный молью гобелен, плесневелая простыня – все это Бернадетта, как запасливая мышь, относила в свою каморку. Она твердо знала, что когда-нибудь – когда будет чуть меньше дел – у нее дойдут до них руки. Бернадетта была очень экономна. Наружный засов на двери каморки не использовался – никто не заботился о сохранности старья. Но Николь знала, как можно закрыть его изнутри. «Я спрячусь там и подожду, пока все утихнет». Она надеялась, что никому не придет в голову искать ее в запертом снаружи чулане. А еще больше уповала на то, что маркиз проспится, и к утру мысли о мести улетучатся из его головы вместе с бесами. Конечно, ее накажут. Ей предстоит объяснять, как она оказалась в постели Жана Лорана де Мортемара. Но все это случится потом, а сейчас ей необходима передышка. Добравшись до чулана, Николь присела на корточки и нащупала почти истлевшую доску. Без труда оторвала длинную щепу, которой собиралась задвинуть засов изнутри, поднялась и толкнула дверь кладовки. Слишком поздно она заметила в углу приглушенный свет лампы и почуяла запах горелого сала. На нее налетела, как стервятник, тощая фигура, оттолкнула к дальней стене. Не успела Николь ахнуть, как дверь захлопнулась. – Я знала, где тебя ждать, Николь Огюстен, – удовлетворенно прошипела Бернадетта. – Думала, никого поумнее тебя не найдется? Держи карман шире. Старуха вцепилась Николь в плечо, и девочка вскрикнула. – Что там у тебя? – резко спросила ключница. – Он меня ранил. – Врешь! Ты сама ободрала руку, пока носилась, как драная кошка! Она рывком сорвала повязку, и с губ Николь слетел стон. Бернадетта изменилась в лице. – Бесовы подштанники! Так это правда. Она поднесла лампу поближе к плечу Николь и озадаченно зацокала языком. – Ну-ка, сядь! Николь не села, а повалилась на хромоногую скамью. Некоторое время Бернадетта рассматривала глубокий кривой порез. Потом оторвала лоскут от нижней рубашки девочки и протянула ей: – Плюй! Да как следует! Но в горле у Николь пересохло. Она не понимала, чего хочет от нее злая старуха, и лишь покачала головой. – Чтоб тебя! – выругалась та и сама смачно плюнула на тряпку. – Сиди тихо! Закрепив лампу на полке, Бернадетта протерла кровь вокруг раны, сложила лоскут вдвое и сноровисто перевязала предплечье. На тряпице сразу расплылось бледно-красное пятно. – Чем ты разозлила маркиза? Николь покачала головой. – Не знаю. Он был пьян, когда проснулся и увидел меня. – А ты где была? – Я сидела рядом с ним… на постели. – Старуха хмыкнула, но Николь предпочла не обращать на это внимания. – Он открыл глаза и словно взбесился. Бернадетта проницательно взглянула на нее. – Что-то ты недоговариваешь. Мало какой мужчина, обнаружив в своей постели хорошенькую мордашку вроде тебя, схватится за нож. – За шпагу, – поправила Николь. – Это была шпага. Она закрыла глаза. У нее не осталось сил, чтобы упрашивать одноглазую ведьму о жалости. Пускай Бернадетта зовет слуг – ей все равно. Но вместо того, чтобы сдать добычу в руки маркизу и получить награду, старуха больно ткнула девушку в бедро: – Поднимайся! Нечего рассиживаться. Если я догадалась, куда ты пойдешь, то и они догадаются. – Никто не знает об этом укрытии, кроме Мари! – слабо возразила Николь. – Твоя Мари первая выдаст тебя. Вставай! – Подожди! Но Бернадетта уже волокла Николь к двери. Горничная остановилась и сама схватила ее за руку: – Что ты делаешь? – Спасаю твою куриную голову, Николь Огюстен, – проворчала та. – Куда это годится – резать молоденьких девчонок! Будь ты хоть сам король, негоже так поступать со слугами в чужом доме. Постой-ка… Старуха отошла и зарылась в груду тряпья. Вернулась она, волоча за собой истрепанную рванину, в которой Николь, приглядевшись, узнала охотничий плащ графа, подбитый мехом. Когда-то плащ был роскошен, но время превратило богатую ткань в жалкие обноски, а моль завершила дело, обглодав их со всех сторон. Бернадетта приоткрыла дверь, высунула нос наружу и принюхалась. «Значит, правду говорят, что она своим острым длинным носом чует не хуже крыс и может с закрытыми глазами отличить одного человека от другого по запаху».
– Ты прошла через часовню? – приглушенно спросила старуха. Николь кивнула. – Так я и думала. Если не наследила, они не сразу поймут, куда ты делась. Возьми! – Она всучила Николь плащ. – Зачем? – Тебе придется выбираться наружу. Внутри оставаться нельзя. Если, конечно, не хочешь, чтобы маркиз насадил тебя на свою шпагу, как куропатку на вертел. – Я ни в чем не виновата… Бернадетта приблизила к ней лицо и зашептала: – Не говори мне, девочка, что ты не знаешь, где спрятаться. Подумай хорошенько и сообрази. Только молчи, не болтай попусту языком. Он у тебя и без того слишком длинный. – Я спрячусь, – прошептала в ответ Николь. – Но что потом? – Маркиз к утру опамятуется и отменит свой приказ. За ним успокоится и граф. Или ты не заметила, что наш хозяин готов выполнить все, что гость ни потребует? Грех говорить такое, но коли маркиз де Мортемар захотел бы, чтобы Гуго де Вержи сплясал на крыше голышом, так граф, поди, уже снимал бы с себя исподнее. Бернадетта подтолкнула девушку в спину крепким кулаком. – Не стой как овца! Отвернулась и заковыляла прочь, подняв лампу над головой. На благодарности не оставалось времени. Накинув на плечи тяжелый пыльный плащ, Николь торопливо пошла в другую сторону. Бернадетта уверена, что ей удастся спрятаться хотя бы до утра. Но дворы наводнены людьми, и если старуха сказала правду, на поиски Николь сейчас поднимут весь замок. Значит, нельзя оставаться ни в замке, ни во дворах. Крепостная стена охраняется днем и ночью, туда и подавно не сунешься. Что остается? На крышу Николь забралась по выщербленной стене южной галереи. Путь, который она всегда преодолевала играючи, на этот раз дался ей с большим трудом: ныла рана, да еще и плащ висел на плечах бесполезным грузом, тянул вниз. Но, оказавшись наверху, Николь в полной мере оценила предусмотрительность старухи. Между трубами бродил голодный ветер, крутился вокруг главной башни, как бродячий пес возле кухни: ждал, не распахнутся ли ставни, чтобы радостно взвыть и ворваться внутрь, хватая все, что подвернется по пути. Нагревшаяся за день черепица к ночи остыла. Тонкая рубашка не спасала от холода. Тут-то и пригодился плащ. Закутавшись, девочка вытянулась вдоль водосточного желоба, чтобы высокий бортик закрывал ее. Со всеми приготовлениями она едва успела: черное пятно двора внизу осветилось факелами, замельтешили огни. Николь вжалась в крышу. Луна, как назло, выплыла из-за облака и повисла над ней, словно насмехаясь. Понемногу шум стих, но девочка по-прежнему боялась поднять голову. Правая рука затекла, левая ныла, а пошевелиться страшно: ну как потеряешь равновесие и перевалишься через водосток? То-то обрадуются слуги маркиза, когда она упадет им на головы. Однако постепенно Николь привыкла к своему положению. А ухитрившись закрыть голову полой плаща, даже подумала, что и впрямь сможет продержаться до утра. Лишь бы никто не догадался проверить крышу галереи. Вот разве что в бедро, как ни повернись, впивается какой-то выступ. И вдобавок от плаща воняет козлом и плесенью. Интересно, для чего он Бернадетте? Вряд ли старуха предполагала, что изношенная одежда когда-нибудь пригодится служанке, скрывающейся от сумасшедшего маркиза. Николь вспомнила, что забыла спросить у Бернадетты, какой приказ должен отменить Жан Лоран де Мортемар. «К утру он опамятуется», – сказала старуха. – …не успеет. Николь вздрогнула. Что это? Или ей послышалось? Внизу раздалось глухое покашливание. Кто-то стоял возле окна, из которого она выбралась по стене на крышу. – Ты уверен, Гуго? – Я приказал открыть ворота. Мои люди доскачут до деревни. Если она там, ее быстро найдут. – А если нет? – Ее поймают. Дайте им немного времени. – Ты предупредил, чтобы ее взяли живой? – Разумеется. – Я своими руками сверну ей шею. – Понятное желание, ваша светлость. Но сперва – камень… – Я помню об этом каждый миг, – оборвал его собеседник. – Надеюсь, к рассвету с ней будет покончено. Маркиз де Мортемар и граф стояли у окна под скатом крыши. Николь покрылась холодным потом. Как она могла забыть, что дальний балкон южной галереи – любимое место Гуго де Вержи! Слуги шепчутся, что он часто бродит здесь по ночам: ищет встречи с призраком Симона. Хочет узнать, как найти Головореза, убившего старшего брата. Ведь проклятый разбойник избежал виселицы, скрывшись в лесах, и смерть наследника старинного рода осталась неотомщенной.
– Кто-нибудь подозревает, почему я здесь? – спросил маркиз де Мортемар после недолгого молчания. – Ни одна живая душа. Все уверены, что за вашим визитом скрывается интерес к Божани. Местный люд спорит, уступлю ли я вам эти земли, и если да, то на сколько нагрею вашу светлость. Оба засмеялись. Но смех маркиза оборвался раньше, и Жан Лоран раздраженно бросил: – Дьявол раздери эту сучку! Ни о чем не могу думать, кроме камня. – Его вернут, – пообещал Гуго. – Наберитесь терпения. А с девчонкой вы сделаете все, что захотите. «Кроме камня?!» Николь переместила руку вниз – туда, где в бедро впивался выступ. Пальцы пролезли в складки ткани и наткнулись на какой-то предмет. Небольшой, округлый, размером и формой напоминающий яйцо… «Святой Франциск!» – мысленно ахнула девочка. До сих пор она была уверена, что камень выпал во время стычки. Выходит, она не уронила его, а безотчетно сунула в прореху накидки. Неудивительно, что все считают ее воровкой! Но если она объяснит, как все было, то, может быть, маркиз ограничится поркой? «Его милость хорошо знает меня, он подтвердит, что я не лгунья». – Как только девчонку поймают и отберут камень, ее нужно будет заставить молчать, – проговорил Гуго де Вержи. – Если это сделаете вы, могут пойти слухи. Неудобные слухи… Он немного помолчал. – И что же ты предлагаешь? Если не убить ее, она начнет болтать. – Кто-нибудь из моих людей придушит ее. А остальным сообщат, что девка повесилась, не выдержав мук совести. Вы останетесь вне подозрений. У Николь в горле что-то булькнуло. – Ладно, пусть так, – нехотя проговорил маркиз. – Видит бог, у меня чешутся руки… Но ты прав. Ты всегда отличался благоразумием. Единственный из всех. – Благодарю, ваша светлость. Но вы несправедливы к своим слугам. Как же Дюбуа? А Фурнье? – И где теперь Дюбуа и Фурнье? – с горечью бросил маркиз. – Сидят в каменном мешке и ожидают встречи с палачом. Ты знаешь, Гуго, каким пыткам подвергают тех, кого обвиняют в заговоре против короля? Но ни один не выдал меня. Иначе сюда уже скакали бы отряды гвардейцев. Голос маркиза де Мортемара изменился. С графом сейчас был уже не тот шумный толстяк, что рассыпал за столом сальные остроты. Жан Лоран говорил резко и властно, и слова его были чеканны, как монеты. Сейчас он был настоящий. А тот, за ужином, – притворялся. Лежа на крыше южной галереи, Николь поняла это очень хорошо. – Не исключено, что они и скачут, – спокойно заметил Гуго де Вержи. В ответ маркиз зло рассмеялся. – О да, ты прав! Теперь, как никогда, нам нужен камень. Дьявол, почему ее никак не найдут? У входа в часовню раздались крики. – Смотри, Гуго! Неужели поймали? – Надеюсь… – согласился тот после небольшой заминки. – Пойдемте к ним, ваша светлость. Николь дождалась, пока в галерее станет тихо, и спустилась вниз тем же путем, которым поднялась. Когда ее босые пятки коснулись земли, она замерла, прислушиваясь. Никого. Лишь гул голосов доносится от часовни. Они спохватятся очень быстро, нужно спешить. … – Элен, ее схватили? Что происходит? Девушка откликнулась не сразу: – Ничего… Она застыла у окна, вцепившись в прутья оконной решетки, и пыталась рассмотреть знакомое лицо в толпе возле часовни. Но за мельтешением факелов невозможно было ничего угадать. Беатрис скорчилась на кровати, обхватив колени руками. – Мне холодно! – Укройся. – Прошу тебя, закрой окно! Почему они шумят? Когда все закончится? – Заткнись! – сквозь зубы прошипела Элен. – Заткнись сейчас же! Я не знаю, когда все закончится, не знаю! Господи, – вырвалось у девушки, – хоть бы они убили ее! Беатрис широко раскрыла глаза. – Почему ты так говоришь? Ты желаешь Николь смерти? Элен с презрительной жалостью покачала головой: – Бог мой, какая ты глупая! Я хочу жизни нам, тебе и мне. Сестра крепче обняла колени, не сводя с нее непонимающего взгляда. Элен усмехнулась: – Как ты думаешь, что расскажет Николь, когда ее схватят? Она скажет отцу, что мы с тобой подговорили ее отправиться к маркизу. – Отец накажет тебя, – прошептала Беатрис.
– И тебя, моя маленькая глупышка. Губы девочки задрожали. – Но ведь я ни в чем не виновата! – захныкала она. – Ты подтвердишь это, правда? Элен присела перед кроватью, взяла ледяные руки сестры в свои. – Я поклянусь перед отцом, что ты ни при чем. Вот только Николь будет клясться в обратном. Воцарилось молчание. Беатрис осмысливала сказанное. – А если… если ее убьют? – запинаясь, выговорила она наконец. – Тогда некому будет опровергнуть наши слова. Мы заверим всех, что она по своей воле отправилась к маркизу, опередив меня. – Но там был стражник, он видел вас! Элен усмехнулась: – С ним, уж поверь, я что-нибудь придумаю. Крики в часовне стали громче. За окном раздался шорох, и искаженное от боли лицо Николь появилось за решеткой. Беатрис вскрикнула, но Элен быстро зажала ей рот. – Молчи! Выпустив сестру, она подбежала к окну. – Господь всемогущий! Как ты забралась сюда? Николь не ответила. На объяснения не оставалось ни сил, ни времени. Тяжело дыша, горничная просунула руку сквозь прутья решетки. В кулаке болтался мешочек. – Ваша милость, возьмите. Оно принадлежит маркизу. – Что это? – Не важно. Прошу вас, верните это ему. Я не хочу быть воровкой. – А как же ты? – Попытаюсь бежать. – Куда? Николь переступила по узкому каменному парапету и почувствовала, как из-под ее босых ног с тихим шуршанием осыпается каменная крошка. – Возьмите! – скованным от напряжения голосом повторила она и разжала кулак. – Быстрее! Элен закусила губу, обдумывая что-то. Из-за ее спины молча выглядывала перепуганная Беатрис. – Скорее, ваша милость! Я едва держусь! – Если я возьму эту вещь и отдам маркизу, мне придется объяснять, как она оказалась у меня, – будто рассуждая вслух, проговорила Элен. – Если спрячу, ее могут найти. Как ни крути, выходит нехорошо. – Ваша милость… – Пусть остается у тебя! С этими словами она приблизилась к горничной и толкнула ее в грудь. Николь сорвалась со стены и полетела вниз, не успев даже вскрикнуть. Беатрис кинулась к окну. – Ты убила ее! – Надеюсь! – резко отозвалась Элен. В дверь требовательно забарабанили. Сестры отскочили от решетки и испуганно взглянули друг на друга. Будь на месте Николь другой человек, он неминуемо разбился бы насмерть. Но для девочки не прошли даром годы детских забав, во время которых она излазила все стены замка Вержи. Выпустив из пальцев мешочек, Николь на лету ухватилась за толстые стебли плюща, с помощью которых забралась наверх. Побеги с жалобным треском отрывались от стены, выдирая за собой и камни, со стуком разбивавшиеся внизу. Последние десять футов Николь проехала вниз по стеблям, как по веревке, в кровь обдирая ладони. Ударившись о землю, она упала на спину и долго лежала, хватая воздух ртом. Затем перевернулась и, пошатываясь, как пьяная, принялась на корточках ползать вокруг. Камень нашелся в десяти шагах. Сунув его в прореху, как в карман, девочка поднялась и побрела к конюшне, тихо поскуливая от боли. Три дворняги, чутких и злобных, поднялись ей навстречу. Самый крупный пес, подпалый, с исполосованной шрамами брылястой мордой, оскалил клыки и угрожающе зарычал. – Мрак, это я! – всхлипнула Николь. Пес тотчас умолк. Второй лохматый сторож гавкнул было для порядка, но тут же устыдился и приветственно забил обрубком хвоста. Третий повалился на землю и зевнул во всю пасть. Птичка встретила Николь недовольным сонным фырканьем. Девочка молча прильнула к лошади. Постояла, успокаиваясь, пока сердце не перестало выскакивать из груди, а дрожь не утихла. Тогда она отошла в угол, сгребла солому в кучу и легла, сжавшись в комок, подтянув коленки к животу. Бородач Андрэ с отвращением смотрел, как бестолково суетятся слуги графа. Бегают, сталкиваясь лбами, и чуть что – вопят. Вот и сейчас: стоило ему обнаружить засохшие капли крови на спинке церковной скамьи, как они подняли крик. Андрэ не удостоил их ни единым словом, лишь презрительно скривил губы. Толпа баранов! Что ему с этих пятен? И без них было известно, что девчонка ранена. Слуга маркиза поднялся во весь огромный рост и направился в глубь часовни. Тех, кто оказывался на его пути, Андрэ бесцеремонно расталкивал.
Вторая дверь. Так он и думал. Присев на корточки, он провел ладонью по каменной плите. На пальцах осталась земля. Воровка была здесь, ее перепачканные ноги скользили по каменным плитам. Сзади деликатно покашляли. Обернувшись, Андрэ наткнулся взглядом на невысокого тучного человека с обманчиво добродушным лицом. Что добродушие напускное, Андрэ понял, едва взглянув на его рот: губы толстые и изгибаются, как раздавленные пиявки. По глазам бородач не судил никогда – глазам можно придать любое выражение. А вот рот не обманет. Если скривлен на одну сторону, значит, перед тобой человек бешеного нрава, но прикидывающийся тихоней. Если верхняя губа вдвое толще нижней – порочный. Если обе губы тонкие, а уголки загибаются вверх – лживый и подлый; опущены вниз – злобен и себе на уме. Выходило, конечно, что вокруг люди сплошь подлые, злые да распутные. Но случалось встретить и других. К примеру, нижняя губа, вздутая посредине, ясно показывала, что обладатель ее жаден и злопамятен, как ростовщик. Рассеченная надвое – что руки его обагрены кровью по локоть. А какие рты бывают у людей добрых, щедрых и милосердных, Андрэ не знал. Ему такие не встречались. Толстячок шаркнул ножкой, будто собираясь раскланяться. Младший конюх графа по имени Жермен, припомнил Андрэ. – Куда ведет? – кратко спросил бородач, кивнув на дверь. Он предпочитал не тратить время на лишние слова. – В южную галерею, – охотно отозвался конюх. Что ж, ясно. Девка пряталась здесь. Наверняка перевязала руку. До этого кровь встречалась каждые десять шагов. Андрэ не везде видел пятна, но чувствовал запах крови, крови – и страха. Чутье его не подвело. Первый раз за все время поисков они действительно наткнулись на ее след. До этого безмозглые слуги утверждали, что горничная скрывается в одном из погребов или многочисленных подвалов. Она-де когда-то работала на кухне, и с тех пор ей известны все подземные норы, скрытые в толще холма. Бородач был уверен, что в погребах искать нет смысла. Там холодно. Она предпочтет другое укрытие. Он оказался прав. Воровка была здесь и вернулась в замок. Андрэ встал, толкнул дверь. Из щели потянуло сквозняком и сыростью. – Из галереи – куда? – по-прежнему кратко спросил он у конюха. – Куда угодно, – хмыкнул Жермен. – Хоть в главную башню, хоть в другие галереи. Птичка знает все лазейки. Заметив приоткрытую дверь, люди взволновались. По толпе пробежал гул. – Она там! – крикнул кто-то. – За мной! – Южная галерея! – Обыскать все! Мимо пронеслась стража, едва не сбив Андрэ. Бородач нахмурился, но не двинулся с места. Что проку обшаривать те закоулки, где девчонка уже побывала? Нужно идти туда, где она сейчас. Как сказал толстяк? «Птичка знает все лазейки». Андрэ поднял глаза на младшего конюха. Тот, казалось, с любопытством ждал следующего вопроса. – Что еще? Тот недоуменно вскинул брови. Пришлось разъяснить: – Ты сказал, она хорошо знает замок. Что еще она умеет? Жермен задумался. Ему потребовалось некоторое время, чтобы понять, чего хочет странный бородач. – Поет красиво, – сообщил он. – Голос у нее нежный, как колокольчик. Андрэ обдумал сказанное и качнул головой: не то. – Прислуживает Элен, старшей дочке нашего господина. Бородач снова дал понять, что это не подходит. В покои девиц уже отправили стражников. – Что еще? – Жермен поскребся в шапке курчавых волос. – А, вспомнил! Когда она играет в «палку-веревку», от нее глаз не отведешь, клянусь покойным папашей! Вот уж что удается ей лучше всего! Сиськи-то у нее так и подпрыгивают! Слуга маркиза даже не улыбнулся. Таращился, словно не понимая, о чем ему говорят. – Ты что, бабы ни разу в жизни не видел? – хохотнул младший конюх. Прижал к себе две ладони и показал, подергивая вверх-вниз: – Вот так: прыг-скок, прыг-скок! Он радостно загоготал и смеялся до тех пор, пока бородач не шагнул к нему. Взглянув на его лицо, Жермен осекся и прикрылся рукой. Однако Андрэ просто прошел мимо. Верно говорят: чем полнее бочка, тем меньше звона. Толстяк громыхает так, словно внутри у него ничего, кроме пары дырявых монет на самом дне. Конюх сразу пожалел о своей шуточке. Если это костлявое пугало пожалуется господину, ему не поздоровится.
– Она много возится с лошадьми, – заискивающе поведал Жермен в узкую, обтянутую рубахой спину. – И с собаками. Каждый шелудивый кобель в округе слушается Птичку. Видать, девка знает к ним подход. Андрэ остановился и всем телом обернулся к нему: – С лошадьми, ты сказал? – Лезет ко всем подряд, – с готовностью подтвердил Жермен. – Даже к тем, кто… – Заткнись. Андрэ к чему-то прислушивался. Неподалеку приглушенно гавкнул пес и смолк, будто передумав. – Где это? – Возле конюшни, – не задумываясь, ответил Жермен. По мертвенному лицу Андрэ скользнула кривая улыбка. Увидев ее, младший конюх пожалел о своем намерении подшутить над бородачом. – Показывай дорогу, – велел Андрэ. – Она там! Николь напилась из бадьи, забытой в конюшне кем-то из нерадивых подручных Гастона. Застоявшаяся вода плескалась на самом дне и воняла болотом, но девочка жадно выпила все до последней капли. В ней не было злости на Элен, лишь глухое тоскливое недоумение. Но маркиза де Мортемара она боялась так, что при одном воспоминании о его вздернутой губе из желудка подскакивал к горлу отвратительный ком. Воздух конюшни, привычный с детства, понемногу привел ее в себя. Над свежим ароматом опилок и тяжелым духом конского навоза витал летний запах сена и распаренного овса. Утром овес разложат по кормушкам загорелые руки конюхов. Но до этого времени Гастон придет на свой первый обход. У Николь созрел план побега. Она дождется дядюшку и умолит тайком вывезти ее из замка. В крестьянских хозяйствах под Божани всегда требуются помощницы. Она укроется в самой глуши, а там… А там будет видно. Николь подавила смутную тревогу, которую внушала ей главная фигура ее замысла, Гастон Огюстен. Преданность старшего конюха хозяину вошла в поговорку. «Служит как Гастон», – говорили о верном и усердном слуге. Но не выдаст же он собственную племянницу! Девочка притащила охапку соломы, сгребла для тепла опилки. Опустилась на колени и вознесла краткую молитву Святому Франциску, покровителю путешественников и беглецов. Внезапно лошадь, до этой поры стоявшая смирно, подалась вперед и раздула ноздри. Насторожилась и Николь. – Что там, Птичка? С кобылой творилось что-то неладное. Она вытянула шею и стала похожа на гончую. Уши плотно прижаты, белки глаз сверкают в лунном свете, зубы оскалены. – Тише, тише, милая! Все хорошо. Выскользнув из денника, Николь приблизилась к воротам конюшни. И вдруг сквозь щель между досок заметила снаружи свет. Девочка замерла. Послышались шаги, к первому факелу прибавился второй. – Здесь лаяли, – заверил грубоватый голос. Николь узнала младшего конюха. – Собаки-то вроде как спят, – возразили ему. Но кто-то проговорил сипло и медлительно, растягивая слова: – Они бы не брехали на нее. Девка в конюшне. Николь прижала ладонь к губам. Ох, вот и дождалась Гастона. Глава 7 – Р-р-рав! Р-р-р… Рав! Черный пес, вздыбив шерсть на холке, рычал на Андрэ. Вторая дворняга заходилась в визгливом лае, от которого Жермен едва не оглох. – Убери его! – угрожающе приказал бородач. – Или брюхо ему распорю! Жермен оттащил Мрака и привязал к конуре. – А ну тихо! – рявкнул он. В воздухе щелкнули зубы. Младший конюх едва успел отдернуть руку. – Сдурел?! – На всякий случай он отошел подальше от разозлившегося пса. Вторая псина сама отбежала в сторону. Третья настороженно следила за ними. «Чертова девка! – со злостью подумал Жермен. – Не знаю, как она это делает, но собаки сходят с ума по ее вине». Выходит, бородач, похожий на ожившего мертвеца, был прав: Николь и впрямь пробралась на конюшню. Если Андрэ рассчитывал тихо схватить ее сам и доставить хозяину, то просчитался. Стоило ему подойти к воротам конюшни, как сперва Мрак, а за ним и другие две собаки вскочили и подняли оголтелый лай. На шум сбежались слуги, размахивая факелами. Жермен заметил в толпе узкое костлявое лицо старшего конюха и скривился. Он недолюбливал Гастона со времен одного старого случая. Старик всю жизнь был несгибаем, как сухой прут. И сейчас он стоял очень прямо, сцепив руки за спиной. «Стервятник, – подумал младший конюх. – Заклюют Птичку, а ему и горя мало».
Откровенно говоря, Жермену и самому было плевать на Николь. Воруешь – не попадайся, а попалась – так отвечай. Он даже получал удовольствие от происходящего. Давно в Вержи не было так весело! Андрэ протянул руку к воротам, но тут старший конюх будто проснулся. – Позвольте мне, – хмуро попросил он. – Я выведу ее, если она там. «Боится, – понял Жермен. – Не за племянницу, за лошадей». Но Андрэ цыкнул на старика: – А ну посторонись! Гастон нехотя сделал шаг в сторону. Бородач распахнул дверь конюшни, а в следующий миг рыжая кобыла вылетела изнутри, как птица из клетки. На спине ее сидела девчонка, вцепившись в гриву. Кобыла сбила с ног Андрэ и галопом промчалась через двор. – Вон она! – Лови! – Стой! Поднялся дикий крик. Снова залаяли псы, будто взбесившись, и пробудившиеся лошади заржали в конюшне. Мимо Жермена пробежали слуги маркиза, за ними, страшно ругаясь, проковылял Андрэ. Взвизгнула служанка, что-то упало с грохотом – то ли ведро, то ли бочка – и покатилось через двор. И, перекрывая поднявшийся шум, над всем этим пронесся громкий крик невесть откуда взявшегося графа: – Закрыть ворота! Двадцать ливров тому, кто схватит ее! До этого окрика Жермен стоял на месте. Он понимал, что Николь некуда деться из замка. Хоть кобылу и нарекли Птичкой, летать она не умеет. Но, услышав грозный крик, конюх вдруг сообразил, что в соседнюю деревню недавно выслали нескольких всадников. Отряд должен вот-вот вернуться, а значит, проезд для него держат открытым. – Стой! – заорал Жермен во все горло и бросился к воротам крепостной стены. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как хвост лошади мелькнул на мосту. – Ушла, тварь! Его грубо толкнули в плечо. – По коням, живо! – скомандовал Андрэ и скрылся в конюшне. «Двадцать ливров!» Охваченный жадностью и охотничьим азартом, младший конюх бросился за ним. Они догонят воровку! Граф наградит его звонкой монетой! Никто не седлал лошадей быстрее Жермена. Конюх был уверен, что слуги маркиза устроят неразбериху, в которой он опередит всех. Однако не успел он и глазом моргнуть, как седла были расхватаны. Жермен заскрипел зубами от злости. Но увидев, что Озорник дожидается в стойле, успокоился. Может, лошади у гостей и неплохи, но вряд ли они смогут соперничать с застоявшимся жеребцом. Андрэ бросил мимолетный взгляд на толстяка, взлетевшего с неожиданной ловкостью в седло высоченного гнедого коня, и подумал, что от этого дурня может быть толк. – Куда она поскачет? – крикнул он, осаживая своего Ворона. – В Божани! – заорал в ответ Жермен, перекрикивая шум и лай. – Ей некуда свернуть! Андрэ яростно пришпорил коня. Вслед за ним из ворот замка вылетел верховой отряд и помчался прочь, провожаемый свирепым лаем. Ветер свистел в ушах Николь, перед глазами мелькала грива бешено несущейся лошади. Деревья, кусты, луна, облака – все летело вместе с ней в безумной скачке. Подгоняемая топотом копыт и криками, доносящимися сзади, Птичка мчалась по лесной дороге, ведущей к Божани. Николь не слышала ничего, кроме разбойничьего посвиста ветра. От ужаса она вцепилась в Птичку мертвой хваткой. Бока кобылы ходили под ней ходуном, наездницу швыряло то вверх, то вниз. Она чувствовала себя пловцом, которого тащит по камням бурлящий поток, с каждым мигом приближая несчастного к водопаду. «Я не смогу долго выдержать ее галоп. Надо остановить Птичку». Но стоило Николь подумать об этом, как до ее ушей донеслись торжествующие крики. Рискуя свалиться, девочка обернулась и увидела в свете луны растянувшийся по дороге отряд. Погоня! Николь еще крепче сжала колени, и Птичка рванулась вперед с удвоенной силой. Увидев, что расстояние до рыжей кобылы снова увеличивается, Жермен выругался и пришпорил Озорника. Он догонит ее первым! Но сколько младший конюх ни погонял своего гнедого, Андрэ на вороном коне не отставал от него. – Уходит! – крикнули сзади. Жермен знал, что Николь не уйти. Как долго девчонка продержится на Птичке без седла? Ее жалких силенок не хватит даже дотянуть до Божани. Она свалится, и тогда они возьмут ее. «Лишь бы не свернула шею! Граф требовал привезти ее живой».
– Хэй-йей! – завизжали сзади, и Жермена обогнал невысокий щуплый всадник на белом коньке себе под-стать, маленьком и сухопаром. Жермен оценил резвый галоп и мрачно подумал, что у него прибавляется соперников. Вот и еще один, мечтающий выслужиться перед хозяином. – Пошел! – прикрикнул он на Озорника, и оскорбленный конь припустил что было мочи. Птичка славилась быстрым бегом, но на ней сидела неопытная девчонка. А преследователи ее были искусными наездниками. Понемногу от отряда отделились трое, обогнав остальных: Андрэ, Жермен и щуплый слуга маркиза. Впереди, как вихрь, несся маленький белый конек, за ним могучие Озорник и Ворон. Жермен не мог бы сказать, в какой момент погоня превратилась в состязание охотников. Если подумать, он вовсе не испытывал ненависти к бедняжке Николь. И даже двадцать ливров, обещанных за ее поимку, не подвигли бы его на преследование, будь он один. Но что-то безумное нашло на них в эту ночь. Луна в мерцающей кровавой дымке вдохнула ярость, напоила азартом преследования, внушила злобу к маленькой беглянке, а заодно и ее легконогой рыжей союзнице. Они преследовали добычу в каком-то свирепом исступлении, словно хищные звери. И коням передалось состояние всадников. Они хрипели, рвались вперед. Их уже не нужно было погонять. Кони неслись так, будто единственным смыслом их жизни было догнать золотистую лошадь, сияющую в лунном свете. И понемногу расстояние до Птички начало сокращаться. До этого преследователи понукали своих коней, но теперь все замолчали. Только дробный топот копыт нарушал ночную тишину. Отряд настигал Николь. Обернувшись, девочка увидела, как близки ее враги, и вскрикнула от неожиданности. В тот же миг Птичка, испугавшись сухой ветки на дороге, резко вскинулась и подалась вбок. Николь удержалась каким-то чудом. Лошадь встала на дыбы, молотя передними копытами воздух. Девочка закричала, и в ответ раздалось звонкое ржание перепуганной кобылы. Рядом отозвался Озорник. Он наконец-то вырвался вперед. И конь, и наездник видели, как близка их добыча, это придало им сил. Николь теперь отделяло от преследователей не больше сотни шагов. Драгоценное время было потеряно. – Беги! – вскричала она, и перепуганная лошадь внезапно подчинилась ее приказу. Но вместо того, чтобы вернуться на дорогу, Птичка пустилась в сторону леса. Миг – и она уже мчалась среди деревьев, не разбирая пути. После недолгого замешательства Жермен повернул туда же. Остальные последовали за младшим конюхом, но теперь бег их коней стал куда осторожнее. В темноте, того и гляди, копыто провалится в яму или нору, или подвернется под ногу лошади коряга… Никому не хотелось остаться в этом лесу с переломанной шеей. – Видишь ее? – крикнул конюх, обращаясь к Андрэ. – Слышу, – коротко отозвался тот, прислушиваясь к треску сухих сучьев. – Туда! Николь держалась из последних сил. Птичка больше не подчинялась ни окрикам, ни тычкам, и после нескольких попыток остановить лошадь девочка смирилась с беспомощностью. «Не упасть-не упасть-не упасть», – как заклинание твердила она в такт галопу. Но теперь к ее врагам добавился лес. Древняя чаща разгневалась от непрошеного вторжения. Из черной глубины она обрушила сотни игл, гномьими стрелами впивавшихся в кожу, исхлестала чужаков жгучими побегами, шипящими, как змеи. Дубы возникали из темноты, распахнув корявые ветви в смертельном объятии. Каждый миг Николь ждала, что ее размозжит о ствол. Плечо от тряски вновь начало кровоточить. Во время бешеной скачки на дороге Николь совсем забыла про свою рану, но теперь не могла думать ни о чем другом. – Птичка, стой! – простонала она. Бесполезно. – Да поворачивай же! Николь попыталась свернуть лошадь с выбранного пути. Но та упорно стремилась в самую чащу леса. Огромное искореженное дерево промелькнуло в стороне, протягивая к ней скрюченные лапы, точно восставший из могилы мертвец, и девочка внезапно догадалась, куда мчит ее взбесившаяся лошадь. Черный лес! Они все ближе и ближе к кладбищу Левен! От ужаса Николь похолодела. – Не смей! Лошадь все же немного замедлила свой безумный бег, но не встала, а принялась кружить среди деревьев. Вокруг них заплясали в оголтелом хороводе кривые стволы, замелькали косматые кусты, словно распущенные волосы злобных ведьм. Вырви-трава вскидывала вверх свои тонкие плети, секла Николь по голым ногам.
1|2|3

продолжал